Хорьков и Емельянов осмотрели мишени, отметили пробоины. Ротный тут же объявлял оценку:
- Исаичев - отлично, Сокур - отлично, Андриенко - хорошо. Бондарь, а ты куда стрелял?.
- Сюда, в третью справа.
- Где же пробоины?
Солдат вплотную подошел к мишени. Пожимая плечами, пробормотал;
- Сам не пойму где... В прошлый-то раз, товарищ лейтенант, я ведь попал.
- У тебя всегда так, - досадливо махнул рукой взводный. - Раз попадешь, а три раза - мимо...
Солдаты засмеялись. Хорьков посмотрел на них с укоризной:
- Лучше бы товарищу помогли. Возьмитесь за это вы, Сокур.
Со стрельбища уходили уже в сумерках. Тишина стояла над опушенным инеем лесом, - лишь снег сухо скрипел под ногами да изредка потрескивали обомшелые стволы деревьев.
Дорожка-просека привела их в расположение роты - на окраину поселка Лаппвик. В окнах домиков сквозь причудливо разрисованные морозом стекла светились огоньки ламп.
Обращаясь к шагавшему рядом Емельянову, Хорьков сказал:
- Я пойду, надо подготовиться к завтрашнему выходу в поле. А ты здесь присмотри. Кстати, не забудь: звонили из штаба полка, передвижка приезжает.
По дороге домой ротный встретился с начальником штаба батальона Николаем Меньшовым.
- Зайдем ко мне, чайку попьем, - предложил тот.
Меньшовы жили в просторном домике с небольшим садом.
Старший сын Валя сидел за уроками, - он ходил в школу, открытую осенью здесь же, на полуострове.
- Салют, гангутец! - улыбнулся ему Хорьков.
- Салют! - ответил парнишка, нисколько не удивляясь такому приветствию.
Совсем недавно Хорьков прочел Вале маленькую лекцию об историческом прошлом Ханко. Полуостров, на котором они живут, шведы в давнее время называли Ганге-удд. Ничем особенным он не славился до 1714 года, до знаменитого сражения русских кораблей со шведской эскадрой. Русские моряки наголову разбили тогда неприятельский флот. Трудно выговаривалось Ганге-удд. Произносили - Гангут, так и окрестил полуостров Петр Первый.
Хорьков заглянул в Валину тетрадь, похвалил за хороший почерк. С удовольствием выпил крепкого чаю. Но долго засиживаться у Меньшовых не стал торопился домой. Валя попытался его задержать, любил он послушать рассказы дяди Вани.
- Не могу, гангутец, - сказал Хорьков. - Тебе надо еще заниматься, и мне тоже придется посидеть за уроками. Спроси у отца. Он знает, какую задачку мне задал командир бригады. Наш полковник - учитель строгий.
Хорьков говорил о том, что его сильно беспокоило в последние дни. На одном из тактических занятий побывал новый командир бригады полковник Симоняк. Смотрел, хмурился, затем отозвал ротного в сторонку:
- Вы же воевали в лесу, лейтенант, и знаете, как там приходилось действовать. Командир не видел всего подразделения. Многое зависело от инициативы мелких групп, от их самостоятельности. Этому людей и следует учить. А у вас на занятиях и сержанты, и взводные командиры мало думают, ждут ваших указаний. Куда это годится?
Прощаясь, полковник обещал:
- Я к вам еще приеду, посмотрю...
Завтра - очередной выход в поле. Хорьков, вернувшись домой, засел за свои уроки. Он понимал, насколько прав командир бригады.
2
Четвертая рота стояла вблизи границы, отделявшей полуостров Ханко от материка. Жизнь шла, как и всюду в Красной Армии, по строгому распорядку. Не только часы, но и минуты были расписаны - от подъема и до отбоя. Физическая зарядка на плацу, упражнения на спортивных снарядах, тактические занятия в лесу, стрельбы, изучение материальной части оружия... Почти все бойцы роты прошли боевую закалку в 24-й Железной Самаро-Ульяновской стрелковой дивизии, под знаменами которой штурмовали вражеские позиции на Карельском перешейке. Но всё равно надо было учиться. Такова уж армейская жизнь.
После стрельб бойцы шумной гурьбой ввалились в казарму. Быстро разделись и тотчас же начали чистить оружие.
Бондарь опять замешкался. Когда товарищи окликнули его, он недовольно проворчал:
- И куда вы только спешите? Ужин всё равно раньше не дадут.
- Ты, Микола, от жизни отстал. Разве не слышал, что ротный говорил?
- А что?
- Кто в службе первый, тому и ужин по особому заказу.
- Ох и мастер же ты сочинять, Андриенко, - покачал головой Бондарь. - Как дед Щукарь.
Петр Сокур, вспомнив о поручении Хорькова, потянул Бондаря за рукав:
- Давай сюда, дружище, а то и впрямь без ужина останешься.
Бондарь, орудуя шомполом, даже вспотел от натуги. Сокур, чуть заметно улыбаясь, бросил:
- Да ты, браток, чоловик сердитый. На винтовке, видать, свою обиду вымещаешь.
- А что? Увидишь, в следующий раз не хуже других стрельну.
Незаметно, исподволь умел Сокур поправить товарища, повлиять на него. За это его уважали в роте. Сокур окончил учительский институт, был до армии директором школы в селе Козинцы, на Винничине. Имел по семейным обстоятельствам оторочку от службы в армии.
В тридцать девятом году, когда началась финская кампания, добился отправки в действующую армию. Добровольца направили в 24-ю дивизию. И со станковым пулеметом он прошел большой боевой путь.
На Ханко Сокур окончил снайперские курсы. Стал отличным стрелком сам и уже учил товарищей: ефрейтора Васю Гузенко, бойцов Ивана Турчинского, Николая Порвана. А вот сегодня в его школу определили еще и Бондаря. Может, снайпер из него и не получится, но хорошо стрелять будет.
3
Кто при звездах и при луне так поздно скачет на коне... - слова эти, вынырнув из глубины памяти, битый час преследовали командира бригады, который ночью на своей эмке пересекал весь полуостров - от города Ханко почти до самой сухопутной границы.
Кто при звездах и при луне...
Машина резко подпрыгнула на ухабе, наклонилась вправо. Симоняк локтем ударился о дверную ручку. Шофер недовольно проворчал:
- Поездочка! Того и гляди в кювет свалимся или на скалу наскочим.
- Не ной, - беззлобно остановил шофера командир бригады. - Сам хвастался: я, мол, и с закрытыми глазами машину проведу.
Шофер выскочил из машины, рукавицей смахнул со смотрового стекла густой налипший снег. И опять машина начала пробиваться сквозь непроглядную завесу снегопада.
Вот тебе при звездах и при луне... Тьма такая, что хоть глаз выколи.
Симоняк, слегка повернув голову назад, спросил:
- Живы?
- Как будто, - отозвался капитан Трусов.
Сзади в машине кроме Трусова сидели еще капитаны Кетлеров и Шерстнев. Сначала они негромко переговаривались, подшучивали друг над другом. Александр Иванович Шерстнев сердито отвечал на остроты спутников.
Колючий характер, - определил еще раньше, присматриваясь к Шерстневу, командир бригады. - Чуть что - ощетинивается, как еж. Быстро вспыхивает, но быстро и отходит.
Трусов был полной противоположностью Шерстневу: веселый, уравновешенный, невозмутимый. Симоняк уже убедился, что это отличный командир. Свое дело знает. Лучшего начальника разведки, считает комбриг, и не надо.
Капитан Григорий Кетлеров по всем статьям подходил к должности начальника штаба бригады. Он на лету схватывал указания комбрига, быстро доводил их до полков и батальонов. Товарищи о Кетлерове иногда говорили: Ученый малый, но педант, иронизируя над его прямо-таки скрупулезной аккуратностью и пунктуальностью. Но ведь начальник штаба и должен быть точен, как хронометр, в большом и малом.
Все они сейчас приумолкли, видно - устали. Симоняк обернулся назад:
- А что Александр Иваныч молчит?
- Пострадал при исполнении оперативного задания... На очередном ухабе язык прикусил, - сразу же отозвался Трусов.
Симоняк беззвучно рассмеялся и тотчас услышал высокий сердитый голос Шерстнева:
- Есть же на свете любители язык чесать. Ехавшие в машине опять разговорились. И как-то незаметнее бежала дорога.
- Приехали, - объявил наконец шофер.
В штабе второю батальона их ждали майор Путилов и капитан Сукач. Жарко натопленную комнату освещала яркая лампа. У телефонного аппарата дежурил связист.