В январе 1864 года в полку должно было состояться заседание, посвященное Отечественной войне 1812 года. В числе выступавших значился и Михаил Скобелев. Ему предстояло рассказать о знаменитом рейде казаков Платова и гусар Уварова в Бородинском сражении.
О Бородине Михаил впервые услышал еще мальчишкой. Сражение вошло в сознание звонкими лермонтовскими стихами:
Из прочитанных книг и журнальных статей ему было известно, что некоторые авторы (и даже из числа военных) без одобрения отзывались о дерзком казачьем рейде, считая его безуспешным, напрасным, и упрекали кавалерийских начальников в нерешительности. С этим Михаил не мог согласиться и поэтому решил в докладе опровергнуть досадное утверждение.
Он тщательно готовился к выступлению. Мало того, что проштудировал воспоминания участников и военных деятелей прошлого, он нашел карту района сражения и на ней промерил расстояния, уточнил скорости передвижения, сравнил силы сторон, чтобы сделать обоснованные выводы.
Сказались задатки способного математика и школа Жирардэ: доказательства должны опираться на числа, сухие, но весомые расчеты, опровергающие эмоциональную интуицию и сомнительные предположения.
Помогало ему и то, что в одной из поездок в Москву он побывал на Бородинском поле. Тогда с отцом они, доехав до села Утицы, где находился левый фланг русской армии, пешком обошли место сражения. Прошли село Семеновское, останавливаясь у каждого памятника и уточняя на плане построение войск и детали сражения. Побывали на кургане Шевардина, откуда наблюдал за сражением Наполеон. Долго стояли у Багратионовых флешей, представляя, как бились здесь в рукопашной схватке русские и французы, как пал смертельно раненный отважный князь Багратион.
Ночевали они в небольшой гостинице Спасо-Бородинского монастыря, где, стараясь во всем угодить, прислуживали им черные монахи, а с утра продолжили поход. Им удалось нанять монастырскую коляску, и они покатили в ней к Горкам и потом к Масловскому лесу, где дожидались своего часа скрытые чащей конники Платова и Уварова.
Теперь та поездка вспомнилась и помогала в подготовке к делу.
По его просьбе штабной писарь нарисовал большую схему, на которой показал ход сражения, особо выделив на ней действия конников. Схема получилась красочной, выразительной и очень помогала проиллюстрировать то, о чем он писал в докладе.
Накануне конференции отец предупредил, что некоторые чины из столичного штаба собираются прийти послушать молодежь. И они пришли, были даже три генерала, которых усадили на почетное место.
Михаил не стал сразу вывешивать схему. С тем самым штабным писарем они приспособили ее так, чтобы развернуть, когда Скобелев выйдет к трибуне.
И вот председательствующий объявил:
— Теперь, господа генералы и офицеры, небезынтересное сообщение нам сделает корнет Скобелев.
Подавляя волнение, Михаил вышел к трибуне, раскрыл тетрадь с записью. Стараясь не впасть в привычную скороговорку, он звонким голосом начал читать:
— Должен с огорчением сказать, что в нашей армии имеются военные теоретики, которые в преклонении перед талантом Наполеона незаслуженно и безосновательно обвиняют фельдмаршала Кутузова в бездарном якобы руководстве сражением, в недостаточном его влиянии на боевые действия, что отрицательно сказалось на исходе битвы у Бородина. Разрешите провести некоторый анализ имеющихся у сторон сил и средств борьбы, чтобы на основании реальных фактов сделать верный вывод.
Зал притих, вслушиваясь в приводимые докладчиком цифры, сравнительные данные о возможностях сторон, влиянии окружающих условий и рельефа местности на ход сражения. Он словно бы привычно доказывал теорему, доказательство достигалось трезвостью и логикой мышления.
— А теперь, господа, я позволю обратить ваше внимание на боевые действия сторон, и особенно на рейд казаков и гусар, который решительным образом повлиял на исход сражения.
Схема вдруг будто сама собой распахнулась и перед сидящими в зале предстало схематическое изображение битвы. Послышались голоса одобрения. Рассказывая о дерзком рейде, Михаил то и дело обращался к схеме. Он ясно представлял знаменитое поле с его холмами, перелесками, колоннами войск, орудийной пальбой… В разыгравшейся баталии столкнулись и бились насмерть две грозные силы. Он видел возвышенность со следами деревушки, сидящего на скамеечке Кутузова. Грузный, с нездоровой старческой одышкой, он смотрел на происходящее, казалось бы, с преступным равнодушием. Но нет, мудрый военачальник напряженно думал, искал решения, стремясь предотвратить надвигающуюся катастрофу, избежать поражения русских войск.
Михаил рассказывал, как в самый критический момент фельдмаршал подозвал адъютанта и приказал скакать к Платову и Уварову, приказав ударить по неприятельскому флангу, а потом прорваться в глубокий тыл врага. И поскакала кавалерия, преодолела с ходу реку, смяла вражеские заслоны и решительно ворвалась в расположение французов. Наполеон вынужден был прекратить атаки, сам помчался на фланг, чтобы выяснить обстановку, чем и воспользовался Кутузов. По его приказу к опасным участкам были подтянуты сильные резервы.
— Таким образом, конные войска русской армии в сражении у Бородина вырвали из рук Наполеона победу. А в дальнейшем они предрешили поражение у Москвы его армии, — закончил он свой доклад.
В зале захлопали.
— Браво, корнет! — густым басом произнес генерал, — Браво! Истинно, с удовольствием его слушал. Не кривя душой, скажу, что в этом корнете что-то есть такое…
По окончании конференции он подозвал Михаила.
— Ваше сообщение оставляет хорошее впечатление. Но я не о том. Через месяц мне предстоит поездка с особым поручением в Варшаву. Предлагаю вам место адъютанта. Поездка, должен сказать, не обещает быть легкой и безопасной; край, как вам известно, беспокойный, на дорогах балуют шайки, а в отдельных местах — целые мятежные отряды. Но вы, кажется, не из робкого десятка. Подумайте.
Лежащий за Вислой край переживал горячее время. Попав в зависимость от Российской империи, польское население выступало с протестом, тут и там вспыхивали восстания, порой доходившие до вооруженных схваток. Год назад там опять загремели выстрелы, пролилась кровь.
— Когда прикажете дать ответ? — спросил Михаил. Он жаждал боевого дела. Столичная служба с караулами, вахтпарадами, учениями и смотрами изрядно приелась.
— Я не тороплю вас, молодой человек. Подумайте.
— Я подумал, ваше превосходительство. С благодарностью принимаю предложение.
— Вы окончательно решили?
— Так точно. И не желал бы получить отказ.
— Его не будет, — успокоил генерал корнета.
В феврале они были в Варшаве, отсюда началась их инспекционная поездка по польским уездам. Генерал, хотя и слыл служакой, отличался добродушным и покладистым характером и был далек от показной требовательности, свойственной многим придворным чинам, пытавшимся возвыситься в глазах окружающих.
19 марта они находились в небольшом городке Михнув, собираясь на следующий день двинуться дальше. Но днем прискакал гусарский штабс-капитан:
— Где генерал? Важная новость!
— Генерал отсутствует. Придется подождать, — ответил Скобелев. — А что случилось?
— Поездку в Кельце нужно отменить, так советовал командир полка. Лазутчик сообщил, что Шпак прознал о вашем выезде и намерен устроить засаду.
Отряд Шпака орудовал в окрестностях города и наводил на жителей ужас. Говорили, что в отряде тьма людей, все с ружьями, на конях, а сам главарь жесток и неуловим.