Все мы были дворянами, хоть и не все одарёнными, и это выделяло нас среди остальных.
— А вы слышали, что старик Гольдин, решил под конец устроить какой-то заковыристый экзамен? — внезапно произнёс Витольд, невысокий парнишка, сын баронессы Местмахер.
В нашей компании он был самым тихоней, тем более неодарённый, но ум, однако, имел пытливый и всячески интересовался различной техникой. Я не давал его в обиду, и все, в том числе он сам, искренне считали, что я оказываю ему покровительство.
Ничего и никому я, естественно, не оказывал, но как-то так получалось, что если я говорил своё слово, то мало кто находился, чтобы мне возразить. Думаю, тут играл роль опыт прошлой жизни. А вернее мой прежний возраст и дух. Дух воина, который подспудно ощущался окружающими. На женщин, правда, это не действовало. Разве что некоторые ловили лёгкий диссонанс, умом понимая, что куда сильнее меня, но сердцем чувствуя иное.
— Да бросьте, — беспечно махнул рукой Александр, — Гольдин может устраивать что хочет, но попечительский совет не даст испортить аттестаты накануне выпуска. Поорёт, как обычно, опять будет бухтеть, что вас, господин Вяземский, — тон парня стал нарочито передразнивающим, — стыдно за приличную даму в мужья отдать. Что подумают о Томской гимназии, выпускающей подобных неучей.
— Тише, — испуганно оглянулся Витольд, — не дай бог услышит.
— Да и пускай, — Вяземский фыркнул, — моей будущей супруге мой аттестат не понадобится. Им нужен я, а не мои оценки. Скажу по секрету, что на бал по случаю моего восемнадцатилетия уже заявились весьма влиятельные госпожи из столицы!
Услышав про бал, я невольно вздохнул и тут же об этом пожалел, потому что привлёк к себе лишнее внимание.
— Стоп! — внезапно замер Александр, расплываясь вдруг в предвкушающей улыбке, — а ведь у нашего дорогого одноклассника уже был бал!
Подскочив, он схватил меня за плечи и принялся тормошить, приговаривая:
— И чего молчишь? Нехорошо от друзей такое скрывать.
Остановившись, заглядывая мне в глаза, жадно произнёс:
— Ну, давай, рассказывай, как всё было. Расскажешь же?
Тон и глаза его, в мгновение ока стали просительными, и мне пришлось согласиться.
— Расскажу, — снова тяжело вздохнул я.
Глава 4
Я не всегда был Генералом, но всегда был связан с войной. В пятнадцать меня, как и всех с магическим даром, отправили в Ёрские казармы, где звери-наставники почти полгода вколачивали воинскую науку в будущих боевых магов Тёмной Империи. А затем сходу бросали в бой.
Расчёт был простой, да многие погибали, но те, кто выживал, за счёт хитрости ли, магической силы, иных открывшихся талантов, те уже стоили один десятерых.
Выживать — вот чему учила меня война. А тем талантом, который помог мне в этом, стала мимикрия. Любого можно обучить накладывать иллюзию, но далеко не любой сможет не просто натянуть на себя чужую личину, а стать этим существом, не только человеком. А настроить свой ментальный фон могли и вовсе единицы. Такие как я.
Я мог становиться своим среди чужих, не только внешне, образом и поведением, но даже структуру своего мышления мог подстроить под нужный формат. Честно сказать, я и сам не знал, как у меня это получается. Сама по себе магия ментала мне не была подвластна, я не мог воздействовать на других, но как-то мог менять себя.
И тогда я стал тёмным ассасином. Я проникал в крепости светлых среди бела дня, не скрываясь, спокойно проходя ментальное сканирование, призванное обнаруживать тёмных, менял личины, становясь кем угодно, от безликого стражника, до золотаря. Месяцами мог дожидаться цели, а затем выходить из тени и убивать.
Не как светлые, тайком подорвать заряд помощней, нет, я всегда, прежде чем нанести удар, появлялся перед жертвой, оказывая ей честь погибнуть в бою, как воину, лицом к лицу с врагом.
Не все, однако, принимали вызов. Многие пытались сбежать. К таким я уже не испытывал уважения. Поэтому погибали они не от благородного клинка, а от тёмной магии.
После одного из заданий Госпожа заметила меня, а опыт и знания об образе мышления светлых позволили совершить несколько громких побед на поле боя доверенными мне подразделениями. Так я стал Генералом.
Это искусство, которое я называл мимикрией, помогало мне и здесь. Вряд ли кто-то бы обрадовался, услышав, что в ребёнке каким-то образом проявилась память пятисотлетнего существа из какого-то совершенно иного мира. Существа, которое в последние столетия даже человеком уже не могло называться просто в силу отсутствия человеческого тела как такового, даже сознание которого на человеческое походило с натяжкой. Здесь тоже были свои менталисты, как и в моём мире. Их было не слишком много, но дар их работал исключительно в интересах и на благо Империи.