«Москва. Председателю Ц.И.К. Свердлову.
Согласно указанию Центра опасения напрасны точка Авдеев сменён его помощник Мошкин арестован вместо Авдеева Юровский внутренний караул весь сменён заменяется другими точка Белобородов».
Получив очередные указания, часовщик Юровский заменил весь караул и поджидал посланца Свердлова — «человека с чёрной как смоль бородой», московского инспектора-палача. Но ещё не дождавшись его приезда, рапортовал:
«Москва. Кремль. Секретарю Совнаркома Горбунову.
Передайте Свердлову, что вся семья разделила участь главы точка официально семья погибнет во время эвакуации точка Белобородов».
Савинков не знал, какие чаи сейчас попивают уроженец Каинска, каин-часовщик Юровский, и уральский «президент» Белобородов, но со злой горечью, не отдавая себе отчёта, вспомнил предсказания Ропшина:
— Что вы сказали, Борис Викторович?!
Он внутренне чертыхнулся: начинает заговариваться! Но ответил вполне спокойно:
— Прочищаю горло, любезная Любовь Ефимовна.
— Вполне разумно, мой женераль, — вместо неё на парижский лад вскинулся с нижней полки Александр Аркадьевич. — Представьте, и у меня горло заложило! Ну что ты с ним будешь делать?
— А печень?
— Печень подождёт ради такого случая.
— В таком случае будите юнкера.
Деренталь толкнул Флегонта. Тот ещё некоторое время притворялся спящим, прежде чем спросить:
— Раненому не повредит?
— Раненому — первая чарка. — И в свою очередь, приподнимаясь, толкнул жену: — Кушать подано, Любушка.
Она тоже изобразила на своём смугло-лукавом лице сердитое непонимание, но, добрая душа, долго сердиться не могла:
— Опять слезать?
— Слетать, мадам! — подхватил её на руки Савинков. — Слышали? Кушать подано.
— Так нам и до края земли не доехать. Еды не хватит.
— Хватит, Любовь Ефимовна. А нет, так японца какого-нибудь зажарим. Надо же, опомнилась Россия!
Вроде бы весело говорили, а на душе кошки скребли. В самом деле, дня не пройдёт, как придётся ехать по русско-японской земле...
II
Японцы заявились, правда, не на второй, а на третий день, но сути это не меняло. Хозяева земли русской, надо же!
Начальник поезда оказался дипломатом — или разведчиком всех дорожных чертей? — но предупредил ещё за несколько часов. Всё-таки международный телеграф работал. Как иначе ходить поездам, чтобы не расшибить свои лбы?
— Борис Викторович, я представлю вас англичанином, едущим под русской фамилией, не возражаете?
— Ничуть, мой друг. Меня не раз выручали англичане. Называйте — полковник Морган.
— Может, сразу Шерлоком Холмсом?
— Можно и Холмсом. Не думаю, что японцы так начитаны.
— Наверняка среди них есть разведчики...
— В духе Куприна и его штабс-капитана Рыбкина? Не преувеличивайте их достоинства. Не люблю япошек!
— Ваше право. Но как быть с остальными?
— Бегущая из России французская пара. У них и фамилия подходящая — Деренталь.
— Прекрасно. А больной?..
Савинков размышлял недолго:
— Я думаю, японцам можно сказать правду: раненый. Они ведь радуются, что русские убивают русских. Ах, хорошо, думают. Так скоро вся Сибирия, аж до Урала, будет безлюдна и сама попросится под лучи Восходящего Солнца!
Начальник поезда почесал затылок, что означало: так-то оно так, но надо знать японцев...
Что правда, то правда: надо бы. Но в этом смысле у Савинкова оказался явный пробел. Парижские и лондонские японцы, коли встречались на эмигрантском пути, были любезны до приторности и скучны до тошноты. А здесь, поди, настоящие?