— Что такое?..
Адъютант-молодец, почёсывая под красной звездой непроспавшийся лоб, заученно объявил:
— Гражданка Деренталь, вы свободны до вечера. Заключённый Савинков, вы отправляетесь с нашими руководящими товарищами на загородную прогулку.
Загородная прогулка — это Царицыно. Дача чекистов. Пьянка, сдобренная видом поверженного террориста и чтением его новых рассказов — вернее, рассказов ненавистного Ропшина. Под закуску хорошо идёт. А Ропшин, в отличие от Савинкова, хоть и не под арестом, но тоже отказаться не может. Как-никак соучастник. Подельник — сказал бы настоящий арестант...
III
Савинков сам попросил чекистов, чтобы ехать в Царицыно без Любови Ефимовны.
— Мужская компания, понимаете?
Чекисты понимали. Днями и ночами носились, как бессловесные ищейки, — чего ж не поболтать с приятным человеком. Террорист, писатель, вечный мировой скиталец, бабник, наконец. Благодарение ему — они все получили повышения по службе, ордена, грамоты, другие награды. Послушать такого человека в своей узкой компании за рюмкой дарового коньяку — тоже немалое удовольствие. Деньги у Савинкова водились, поскольку были на свободе Дерентали. Держать свой роскошный парижский кошелёк не возбранялось, приличный буфет — тоже. Права литературной работы и переписки его никто не лишал, хотя чего со своими-то переписываться? Любовь Ефимовна ночевала в камере на Лубянке, — если можно назвать это камерой, — а утром уходила на работу, как обычная советская служащая. В «Женский журнал». Он хорошо оплачивал житейские познания бывшей петербургской танцовщицы... и нынешней жены террориста, которому любезно был уготован десятилетний срок, — могли бы и шлёпнуть без долгих разговоров. Нет, берегли для каких-то своих лукавых целей...
Для каких?!
Об этом собутыльник Блюмкин, не раз и с Савинковым пересекавший свои пути, без околичностей изъяснялся:
— Нас не шлепнут — мы сами будем шлёпать... кого прикажут!
Пока не приказывали, хотя устами Блюмкина напоминали. Время-то в стране какое: вождь умер — да здравствует новый вождь?!
Зря он, конечно, презирает Блюмкина: собутыльник великолепный.
Не будь его, как убьёшь этот длинный, просто бесконечный день? Когда-то ещё придёт Любовь Ефимовна!
А кончатся деньги — черкани пару слов: «Александр Аркадьевич, одолжи до лучших времён. Опять усохли, проклятые!» Блюмкин моментально слетает, на то он и Блюмкин. Знает, что Однорог, как и его жёнушка, тоже при деньгах. Савинков бил его за такое недостойное прозвище, приклеенное милейшему Саше Деренталю, но что поделаешь. Его самого-то пока не выпускают.
Так что «всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо»! Любовь Ефимовна приносила с весенних московских улиц не только запах коньяка, колбасы и свежей сдобы — главное, запах своего танцующего тела. Её двойная жизнь ничуть не мешала и общению с Александром Аркадьевичем, тоже счастливо выпущенным с Лубянки. Он прекрасно устроился — не куда-нибудь, а во Всесоюзное общество культурной связи с заграницей, в знаменитый БОКС. Самое место первому помощнику Савинкова! Ехидничай не ехидничай, а Чека своё дело знала.
Семейная касса прекрасно обслуживала несговорчивого шефа, всё ещё отказывавшегося от своей истинной работы — работы террориста. В новых, разумеется, условиях. Такое дело — для любой власти, где идёт междоусобная грызня. А пока шеф миндальничает со своей совестью, его следует хорошо кормить... и поить, чего уж там. Вообще-то Любовь Ефимовна особо не поощряла его увлечение «Господином Коньяком», но в деньгах не отказывала. Не вечно же будут такого человека, как Савинков, держать в золотой клетке. Ну, если не заместитель «Железного Феликса», так начальник какого-нибудь отдела? Она ему советовала, шептала в жаркие ночи:
«Соглашайся, Боренька, соглашайся, милый!..»
Известно, устами женщины, да ещё такими жаркими, глаголет истина. Чего же он до сих пор не поймёт эту банальную истину? Чего заливает её коньяком? Знай покрикивает: «Блюмкин, пошёл!»
Если не было под рукой Блюмкина, роль услужающих охотно брали на себя и чекисты. С пьяным-то разговаривать легче...
Славная сложилась компания! Единственная помеха — «Железный Феликс». На полную свободу не выпускает, а требует... да нет, лишь через третьих лиц намекает, да и то не от своего имени...
Всю правящую, всю мыслящую Россию революционной волной смыло за границы хоть и обшарпанной, обрезанной, но всё ещё грозной империи, теперь, разумеется, большевистской. Сидите — и помалкивайте! Нет, не сидится... Но разве можно гавкать на такую хорошую, на такую обновлённую империю из французской, английской или, там, немецкой подворотни?! Да хоть и из своей, замоскворецкой, арбатской, мясницкой, таганской? Газеты-то Савинков почитывал, на газеты у него, как и на пьянку, времени хватало. Смерть вождя — смерть единой мысли, да?..