— Мы должны сделать все, чтобы не закончить так, как храбрые польские уланы».[99]
Вот и эта группа интеллектуалов не имела сомнения в отношении возможности свержения Сталина, однако они очень и очень сомневались, что немцы позволят Власову действовать свободно.
Следующую остановку Власов сделал во Пскове, где находился с 24 апреля по 3 мая. Ему устроили официальный прием, на котором присутствовали городские власти, представители различных немецких правительственных органов, автономной русской администрации и церкви. Власов побывал и в редакции местной русской газеты, где ему представили членов так называемой «инициативной группы». Она была создана зимой 1942 г. для того, чтобы путем активной пропаганды набирать добровольцев для освободительной борьбы против Сталина. В состав членов группы входил и Хроменко, главный редактор газеты, а ее председателем являлся Боженко, который позднее стал капитаном РОА. Продолжая турне, Власов побывал в разных городах, в том числе в Маслогостицах, в Гдове, в Плюссе, в Луге, в Сиверской и в Волосове, где общался с русскими добровольцами и населением, в том числе и в неофициальной обстановке. Тысячи людей стекались, чтобы видеть и слышать его.
Несмотря на все эти ободряющие проявления энтузиазма, Власов испытывал огромное разочарование из-за отношения немецкого руководства. Особенно остро это проявилось в Плюссе в разговоре с его переводчиком, Тертом Клейном. По приказу административного отдела службы тыла группы армий Клейн сопровождал Власова в качестве наблюдателя с самого приезда последнего во Псков. Он заслужил доверие Власова тем, что постарался обратить его внимание на усилия по улучшению жизни населения и откровенной критикой «восточной политики». Особенно поразило Власова открытие школ. (Он не знал, что школы для русского населения были фактически запрещены высшими властями и местная администрация разрешила печатать учебники за свой счет с молчаливого одобрения командующего группой армий.)
Добравшись до своей комнаты в конце напряженного дня, после обильных возлияний на обеде у одного из командиров, Власов, что называется, вывернул перед Клейном душу. Отбросив маску оптимиста, которую нацеплял публично, чтобы не повредить делу, он откровенно высказался в отношении подходов немецкого руководства. Впечатления, полученные в ходе этой поездки, только укрепили его во мнении, что предпринимаемые повсеместно населением усилия предоставляют прочную основу для создания массового освободительного движения и для формирования большой и мощной национальной армии. Достаточно поместить уже имеющиеся добровольческие части под его командование, как получится армия численностью более полумиллиона человек.
Однако немцы не доверяют ему. Ему не позволяют встретиться с Гитлером. Офицеры, которых он знает, безусловно, искренни с ним, однако они, судя по всему, не располагают достаточным влиянием. Он всегда испытывал большое уважение к немцам — они отличные организаторы и прекрасные солдаты, — однако он не понимает Гитлера и не принимает его национал-социализма. Судя по всему, Гитлер прислушивается к советам старой эмиграции, а эмигранты не любят его, Власова, за участие в революции. Все те, кто группируется вокруг него, — революционеры, которые не хотят реставрации царского режима и восстановления старой системы. Они лишь стремятся реализовать то, что обещала революция. Только поставив перед людьми такую цель, можно надеяться заручиться их поддержкой.
Что просто необходимо, так это создание русского оппозиционного правительства, а также официальное заявление высшей власти Германии о том, что она стремится освободить, а не завоевать Россию; нужно передать административное управление на оккупированных территориях русским — местным жителям; развернуть части РОА на одном из участков фронта; дать возможность РОА просеивать и отбирать кадры из перебежчиков и пленных; вверить пропаганду против сталинского режима органам освободительного движения. Данные меры быстро и решительно приведут к успеху.
Иными способами он недостижим, без такого шага Германию ждет поражение, поскольку нельзя оккупировать такую громадную страну, как Россия, без воли ее населения. Без помощи русских не свалить Сталина. У Германии нет альтернативы — иначе она будет разгромлена. Он терялся в догадках, почему наверху не могут осознать реальности. Теперь, пока немцы занимают большие территории в России, еще не поздно все изменить, даже несмотря на то, что очень много драгоценного времени потеряно зря. Однако скоро будет поздно, причем не только для Германии — крах ее будет также концом для него и для его сторонников. Просто невыносимо сидеть и, молча наблюдая, ждать, пока немецкое руководство сделает, наконец, правильные выводы. Может быть, предстоящие поражения на фронтах помогут немцам задуматься. Вот только бы не было поздно.[100]
Речь Власова в городском театре 30 апреля стала апогеем его пребывания во Пскове. Билеты распространялись в самом городе и в ближайших селах. Зал, вмещавший в себя до двух тысяч человек, был переполнен уже за час до начала, сотни толпились снаружи. Когда Власов появился перед слушателями, те приветствовали его рукоплесканиями стоя.
Русский обращался к русским и говорил о проблемах русских. О Гитлере не упоминалось, хотя немецкий народ назывался равным и желанным партнером. Цель была недвусмысленно ясна: освобождение родины от большевизма, создание свободной и демократической России. Именно на это надеялись люди и именно за это готовы были идти в бой.
Подобная агитация за национальные цели неизбежно встревожила адептов нацистской колонизации и сторонников расовой теории, согласно которой славяне считались недочеловеками. В качестве аргумента они ухватились за высказывание Власова в Гатчине, в штабе немецкой 18-й армии. Пораженный теплым приемом, он выразил надежду, что когда-нибудь сможет отблагодарить за гостеприимство в Москве. Вполне понятное проявление вежливости было истолковано как признак далеко идущих амбиций. Какой-то славянин осмеливался нагло приглашать немцев как равных в гости к независимому русскому правительству.
Нет потому ничего удивительного в том, что в то самое время, пока Власов воодушевлял соотечественников, вселяя в них энтузиазм, пока более дальновидные командиры Вермахта ожидали перемен в политике Гитлера на Востоке, Кейтель требовал отчета от отдела пропаганды, кто позволил Власову попирать священную волю фюрера и сеять смуту, делая политические заявления, в которых звучат ничем не оправданные и недопустимые надежды. Он потребовал полный текст заявления Власова и угрожал принятием строгих мер, если подтвердится, будто Власов публично вел себя как «будущий русский вождь». Его высказывание в Гатчине не забылось — дезавуировать его было нельзя, приходилось докладывать по инстанциям. На следующий день Кейтель издал приказ всем причастным к делу структурам, включая командующих групп армий и армий. Он выражал традиционные для ставки фюрера настроения и звучал следующим образом:
«Ввиду совершенно бесстыдных заявлений русского военнопленного генерала Власова, сделанных им в поездке по группе армий «Север», которая происходила без ведома фюрера и без моего ведома, приказано немедленно под особой охраной вернуть генерала Власова в лагерь для военнопленных, из которого не выпускать ни по какому случаю. Фюрер более не желает слышать фамилии Власова ни в какой связи, кроме как с операциями пропагандистского характера, в которых потребуется упоминание имени генерала Власова, но не он сам. Если же генерал Власов вновь будет выступать публично, его надлежит передать в руки Тайной государственной полиции [Гестапо] для обезвреживания».[101]
Приказ стал сильнейшим ударом по тем, кто поддерживал Власова и ратовал за перемены в «восточной политике». Гелен и Штауфенберг пустили в ход все имевшиеся у них связи, чтобы оставить Власова в Берлине, и добились этого, но с условием — теперь ему надлежало находиться «под стражей». Штрикфельдт сумел найти небольшую виллу на Кибицвег в Далеме (улица в одном из районов Берлина), куда Власову предстояло отправиться по прибытии в город.
Власов, взбудораженный успехом поездки и не подозревавший о том, какая угроза нависла над ним и над его планами, 10 мая вернулся в Берлин. Его привезли в дом на Кибицвег, где его встретил Малышкин. Начиная с этого момента Власову предстояло жить там в обществе Малышкина, адъютанта Антонова, повара и русского телохранителя, присланного ему из Дабендорфа. На верхнем этаже находились две спальни с ванными комнатами, а на нижнем — кабинет и столовая. Относительная роскошность новых апартаментов произвела на Власова хорошее впечатление — он усмотрел в перемене добрый знак. Он не подозревал о том, что в действительности этот переезд означал, что его списали как политическую фигуру.