Брови известного фантаста лезут вверх. Не ожидал такого вопроса от партийного функционера.
— Вы заметили?
— Так еще бы!
Тут я лукавлю. Меня натолкнули на эту странную мысль умные люди на одном из форумов. Затем, перечитывая как «Туманность Андромеды», так и «Час Быка», я с удивлением осознал их правоту.
— Тогда понятно, почему вас страной править поставили, — Ефремов теребил твердый подбородок и вонзился в меня испытывающим взглядом. — Считаете, у нас получится?
— Будем стараться. Но вы правы, с обычным человеком, его страстями и недостатками такое передовое общество не создать. Только вот как их подобных вывести? Не хотите об этом написать?
— Да кто же разрешит? Писать фактически про сверхлюдей.
Кладу великому мыслителю руку на плечо и проникновенно советую:
— А вы все равно напишите и пришлите мне.
Ответ и взгляд смелы, как и дерзновенен мыслитель, поставивший человека вровень с богами.
— Обязательно ждите.
Давно у меня не было такого хорошего настроения. Даже грядущий разговор с чересчур активной дочкой уже не так пугал.
Дивертисмент. Карпаты. Курорт Славское
Собравшиеся в небольшой комнате люди выглядели встревоженными. Добирались они сюда разными путями. Кто приобрел через профсоюз путевку, кто прибыл оказией или находился в командировке проездом. Но объединяла их всех некая тайная проблема. Даже зеленеющие в окне горы и чистый воздух не радовали странных граждан, скучающих в духоте.
— Говорим по — москальски, ничем себя не выдаем.
— Добре.
— Я что сказал! — вуйко с вислыми усами злобно блеснул глазами. Выговор у него был чистый, как будто из коренной России. Столько лет просидеть в лагерях, и не такому научишься! — Мы уже здесь не хозяева.
— Ну как сказать!
Молодой долговязый парень не застал времена, когда за лишнее слово могли убить и свои. Но он был важен невольным подпольщиком, как один из перспективных комсомольских вожаков.
— А я тебе говорю — остынь!
Вуйко так глянул на «комсомольца», что у того бы подогнулись ноги, если стоял. В этих глазах притаилась сама смерть. Наверняка и руки упыря не раз совершали грязную работу. Резали горло, животы, отрубали руки и ноги, вспарывали промежность присланным в западные области УССР москалькам. Или полячкам на Волыни. Звериная ненависть являлась частью здешнего культа, идущего из древности. Еще на Галицкой Руси частенько творилось страшное и кровавое. Даже родовитых князей резали и ослепляли. Служба безопасности ОУН, помимо индивидуального террора против советских военнослужащих и представителей органов власти, занималась «чисткой» собственных рядов. Только один «эсбист» Степан Янишевский собственноручно уничтожил более 400 своих сослуживцев. «Фирменной» казнью СБ было удушение удавкой, которую каждый член СБ был обязан всегда иметь при себе.
Эсбешника поддержал кряжистый мужчина со шрамом на лице.
— Перестань пановать! Не дорос еще.
Комсомолец замахал руками, он также говорил безо всякого акцента:
— Да понял я! Москали так лютуют из-за Брежнева?
Солидно выглядевший мужчина в очках злобно бросил:
— Лёня зачинщик, кто же ожидал от него такого.
— Считали за своего, но ошибались.
Вуйко взбеленился:
— Да какий он свий? У молдаван, да казахов столько лет проработал, потом в Москве. Вот Шелест, тот был за нас. Да и Хрущев пан справедливый.
«Шрам» ехидно бросил:
— Только потому, что тебя с Магадана выпустил?
— Хотя бы так! Сколько хлопцев загинуло. Оглянись, много нас осталось?
— Новые нарастут.
Очкарик еще раз тяжело вздохнул. Он неплохо устроился в столице Украины, и последние известия его не радовали:
— Вот вы ухмыляетесь, а у нас каждую ночь кого-то арестовывают.
— Не перегибаешь? У страха глаза велики! — бывшему ЭСБешнику не нравился этот надутый тип, но через него имелся выход на сочувствующих им людей сверху. Война давно в прошлом, но любой власти хочется чего-то своего, кондового и людей надежных.
— Ну, не каждый, но много.
— Кого взяли?
— Пока трясут киностудию, театры. Но поговаривают…
— Не тяни!
Важный советский работник оглянулся по сторонам и тихо произнес:
— Будут запрещать украинский в высших учебных заведениях. Не соответствует нормам времени. Кто не согласен — на выход.
— Вот шельмы!
— Кацапы!
— И что делать? — подал голос растерявшийся комсомолец. Он боялся признаться себе, что ему страшно. И еще неизвестно, кого он боится больше. Чекистов или этих суровых вуйков.