Загородная резиденция президента США Кэмп-Девид
Линдон Джонсон любил всех людей. И половина из них были женщинами, которых он любил все-таки больше. Его романтические похождения даже не особо прятали от публики. Сейчас же он ненавидел буквально всех. И женщин, и мужчин, и еще больше журналистов. Резким движением налив виски, президент США обернулся к собут… то есть участникам непростого разговора. Сегодня вечером Джонсон пригласил к себе самых заинтересованных в успехе людей. Ему была необходима помощь.
Государственный секретарь Дин Раск пригладил залысину и благосклонно принял в руки скотч многолетней выдержки. Сидящий в кресле пресс-секретарь президента Билл Мойерс на самом деле имел больше влияния, чем положено на такой должности. Частично он занимался тем, что обычно делает глава администрации. Джонсон во всяком случае ему доверял.
— Черт подери, — хорошими манерами президент особо не отличался, многие его называли деревенщиной, — что этот коммунист с бровями от нас хочет? Военные мне всю плешь проели. Требуют разрешить удар по русским кораблям, что везут северным вьетнамцам оружие.
Раск покачал головой:
— Этого ни в коем случае делать нельзя. Тогда Мао точно вступит в игру. Потому что решит, что он следующий.
— Но Советы каждый день сбивают американские самолеты. Гибнут наши летчики!
Госсекретарь пожал плечами:
— Это война, сэр.
Джонсон остановился около Мойерса:
— Билл, скажи ему! Что нам передал через журналистов Брежнев.
Руководитель американского МИДа навострил уши. В последний раз послание было передано через посла в Москве.
Журналист сложил вместе руки:
— Эти слова Брежнев произнес уже после интервью и просил передать мне.
— Билл, черт дери!
— Прости Линдон. Глава Советской России предлагает резко сократить клуб ядерных держав. Он считает, что двух сверхдержав с атомными бомбами для мира достаточно.
Госсекретарь на мгновение выпучил глаза. Политика нового Первого секретаря у него уже в печенках сидела. Вдобавок их странный курс на какой-то «Мир Полудня». Никто из яйцеголовых так внятно и не смог объяснить, что это значит. Кучу драных экспертов по Советской России надо гнать с работы к чертям.
— Дин, что это значит?
Джонсон возвышался над Раском, нетерпеливо ожидая ответа.
— Брежнев предлагает переговоры.
— После всего, что он наговорил? Он пришел в наше посольство в наш национальный праздник, одетый, как ковбой, и потребовал Берлин целиком. Охренеть! Сталин такого себе не позволял.
Госсекретарь привык к донельзя сложной дипломатии и потому ответил нарочито выдержанно:
— Поэтому он и предлагает переговоры, а не войну.
С диванчика подал голос пресс-секретарь:
— Зачем?
— Поделить мир заново.
На Раска долго смотрели, но тот сохранял хладнокровие.
— Ты это серьезно?
— Почему нет? Этот коммунист явно что-то замышляет в своей стране. Одна за другой идут перестановки, в обществе ощущаются новые веяния. Первый секретарь постоянно заявляет, что он близок к народу. В отличие от Сталина он запросто выходит к людям. Даже покушение в Киеве его не остановила. Наша разведка сошла с ума от головной боли. Они потеряли в России массу контактов. А это говорит об ужасающе грамотной работе их контрразведки.
Мойерс вскользь заметил:
— Он опасней для нас, чем дядюшка Джо. Тот был жесток, но отчасти предсказуем.
Джонсон остановил стакан у самого рта:
— Билл, ты так всерьез считаешь?
— Не я, а ребята из аналитики. Он непредсказуем, гнет свою линию без остановки, и по слухам жутко не любит нас.
Президент сделал глоток и задумался:
— Про это я знаю. Как и то, что этот чертов русский готовит реформу армии. Что ему еще мало? Его ракеты и истребители сбивают наших летчиков как мух. А наш корабль для Лунной программы делает проклятый нацист. Русские обогнали нас в космосе! И дьявол дери, черт знает в чем еще. Советы — крайне закрытая страна.
Рас осторожно заметил:
— Тогда, может, нам стоит поговорить с Брежневым?
Джонсон некоторое время смотрел на своих помощников, затем кивнул госсекретарю:
— Переговори с русскими. Лучше переговоры, чем война. Пусть они об этом узнают от тебя. Съезди в Москву, выясни, что они хотят. И покажи, что мы все-таки сильны. И они это чувствуют.
— Берлин?
— Это невозможно! Мы договорились на конференции после войны.
— Тогда не было двух Германий, Линдон. И скажу откровенно: если ядерные бомбы будут только у нас и русских, то нам будет спокойней. Берлин того стоит.