По дороге домой Ланс и Лотт взахлёб и перебивая друг друга рассказывали о «необычной летающей штуковине», которую им показал профессор Касс на уроке и объяснил, что если они научатся пользоваться резонаторами, то и у них будет получаться такой фокус.
— Оказывается, иметь резонаторы — это весьма круто! — заявил Ланс.
— Да, только если не привязаться к какой-нибудь девчонке, которой ты нафиг не нужен, — помрачнел Лотт. — Тогда умрёшь. Звучит не очень.
— Профессор Касс утверждал, что если не хочешь, то не привяжешься, — заспорил младший из близнецов.
— Хм-м-м… Мам, а что ты скажешь?
Две пары одинаковых тёмно-карих глаз с требовательным интересом уставились на меня, а я осознала, что понятия не имею, как отвечать на вопросы сыновей — у меня-то нет резонаторов!
— Я думаю, что господин Касс не стал бы врать, — ответила, тщательно подбирая нужные слова. У детей выборочная память, и порой неаккуратно брошенные фразы они могут запомнить на долгие годы. — И если профессор говорит, что цварг при отсутствии желания не сформирует ментальную привязку, то значит, так оно и есть.
«Ну, а на крайний случай на Цварге невозможно развестись, если мужчина не хочет, но вам об этом знать пока не стоит…».
Дети пообедали и убежали делать уроки, а я принялась убирать дом и готовить ужин, который прошёл так же незаметно, как и обед, разве что Морис пришёл раньше обычного и постоянно требовал подать ему то соль, то перец, то налить соку, то положить добавку. Если обычно поведение супруга а-ля «обслужи меня, я устал после работы» бесило, то сегодня без лишних эмоций я выполняла всё, что он просил.
Пока я ставила посуду в посудомоечный шкаф, супруг подошёл и внезапно потёрся эрекцией прямо через двойную ткань — его штанов и моего платья. Огромная лапень по-хозяйски задрала юбку и неприятно сжала бедро:
— Дорогая, ты сегодня так необычно пахнешь… м-м-м…
Я резко вынырнула из размышлений, выпрямилась и шлёпнула мужа по руке. Больше Морис не касался меня своей эрекцией — лишь внушительным пузом, которое нависало над ремнём.
— Ты что делаешь?! А если дети увидят? — зашипела на супруга, стремительно одёргивая подол платья.
Ланс и Лотт только-только вышли с кухни.
— Скажем, что делаем им давно желанную сестричку, — прохрипел Морис в ухо. — Я чувствую, что я бы тебе сейчас вдул как следует… Натянул по самые яйца! Они у меня лопаются от вида твоего упругого бампера, когда ты нагибаешься.
Меня замутило от того, что муж может попытаться склонить к интиму, а уж от мысли, что мне даже на Эльтон не вырваться, чтобы поставить противозачаточный имплантат, к горлу подступила тошнота.
Я провернулась в кольце жёстких рук Мориса и почувствовала характерное амбре, хотя взгляд мужа был абсолютно сконцентрированным — видимо, организм цварга уже переварил спирт.
— Ты пил, что ли?
— Да, и что? — с вызовом ответил муж. — Ты же видишь, я трезвый, как муассанит[1] лучшей огранки! Итак, пойдём в твою спальню или мою? — Он ухватил меня покрепче, от чего пуговица на его пиджаке болезненно впилась мне в район солнечного сплетения.
— Я не хочу, — пробормотала тихо, ожидая вспышки гнева.
«Может, если не злить и не напоминать про развод, то он отстанет и всё вернётся в обычное русло, когда он удовлетворяется на стороне?»
Мориса перекосило от «не хочу», но он отпустил меня, выругавшись себе под нос.
— Ну вот, от тебя снова стало пованивать. О чём ты думала за ужином?
«О мужчине, который никогда бы не произнёс такие слова, как “заделал”, “натянул” и “бампер” по отношению к женщине».
— Гм-м-м… — Я отстранилась от Мориса настолько, насколько возможно, выбрала программу стирки на посудомойке и вытерла руки о вафельное полотенце, собираясь с мыслями. — Я размышляла о том, что, когда переехала с Эльтона, бросила колледж. Потом была сложная беременность…
Морис демонстративно закатил глаза.
— Давай уже быстрее. Когда я спрашивал, о чём ты думала, я не имел в виду, что мне это интересно. Я просто хотел, чтобы ты подумала о том же самом.