— Президент, я не думаю…
— Не буду на вас давить, — прерывает он меня, сглатывает и неуверенно улыбается. — Вы вольны отвергнуть мое предложение. И вы можете быть принцепсом без…
Неужели Анден зарделся?
— Вас никто не принуждает, — говорит он, не закончив предыдущей фразы. — Я… Республика будет вам только благодарна, если вы согласитесь.
— Не знаю, есть ли у меня необходимые качества, — отвечаю я. — Вам нужен кто-нибудь, кто справится с этим лучше меня.
Анден берет обе мои руки в свои:
— Джун, вы родились для того, чтобы потрясти основы Республики. Никого лучше вас нет.
Дэй
Поначалу я доктору не нравился. Наше чувство, конечно, было взаимным — у меня от госпиталей остались не самые приятные воспоминания.
Два дня назад, когда им наконец удалось снять меня с балкона Капитолийской башни и успокоить воодушевленные толпы, я, связанный, оказался в машине «скорой», которая доставила меня прямо в госпиталь. Там я разбил доктору очки, а когда они попытались осмотреть меня на предмет травм, разбросал по палате металлические подносы. «Кто ко мне притронется, — предупредил я, — сломаю, к чертям, шею». Персоналу пришлось связать меня. Я до хрипоты кричал, требовал показать мне Идена, грозил сжечь госпиталь, если его не привезут. Я звал Джун. Я требовал доказательств, что Патриотов освободили. Я просил показать мне тело Каэдэ, умолял похоронить ее по-человечески.
Они транслировали все это в эфир, потому что люди, собравшиеся у здания, хотели знать, что со мной обращаются хорошо. Постепенно я угомонился, а увидев, что я жив, люди в Денвере тоже стали успокаиваться.
— Но это вовсе не означает, что за вами не будет установлено пристальное наблюдение, — говорит доктор, когда мне вручают несколько республиканских рубах и военных брюк.
Он едва шевелит губами, чтобы на экранах нельзя было разобрать его слова. Я почти не вижу его глаз за стеклами маленьких круглых очков.
— Но Президент полностью простил вас, ваш брат Иден может появиться здесь в любую минуту.
Я спокоен. После всего, что случилось с момента заражения Идена чумой, я и представить не могу, что Республика вернет мне брата. Я только улыбаюсь доктору, сжав зубы. Он отвечает улыбкой, в которой очевидна неприязнь, знакомит меня с результатами анализов и сообщает, где я буду жить после выписки из больницы. Я знаю, ему хочется поскорее уйти, но вслух он этого не говорит — вся палата утыкана камерами наблюдения. Краем глаза я вижу монитор на стене, показывающий, что сейчас происходит с Джун. Судя по всему, ей ничего не угрожает, она проходит такое же обследование, что и я. Но тревога комком стоит у меня в горле.
— Есть еще кое-что, о чем я хочу сообщить вам приватно, — произносит доктор, я слушаю его вполуха. — Это очень важно. Вы должны знать, что обнаружилось на вашей рентгенограмме.
Я подаюсь вперед, чтобы лучше слышать, но тут из интеркома доносится голос:
— Доктор, привезли Идена Батаара Уинга. Пожалуйста, сообщите Дэю.
И мне теперь наплевать на все их идиотские рентгенограммы. Иден здесь! Прямо за дверью моей палаты! Доктор говорит мне что-то, но я несусь мимо него, распахиваю дверь и выхожу в коридор.
Сначала я его не вижу среди мелькания медсестер. Потом замечаю хрупкую фигурку на скамье — он сидит, болтая ногами; кожа здоровая, на голове копна светлых кудрей; на нем великоватая школьная форма и детские ботинки. Он кажется выше ростом, но, видимо, потому, что теперь может сидеть прямо. Он поворачивается ко мне, и я вижу, что на нем очки в черной проволочной оправе. Его молочно-багровые глаза напоминают мне о мальчике, которого я видел в вагоне в ту холодную дождливо-снежную ночь.
— Иден! — хрипло кричу я.
Он смотрит куда-то мимо, но на его лице расцветает удивительная улыбка. Он встает и идет вперед, но останавливается, когда понимает, что не знает, где я.
— Дэниел, ты? — спрашивает он неуверенно.