Вот зачистим горы, и вернусь к семье. Буду пробовать выстраивать отношения с женой заново, как нормальный мужик.
Именно так я думал, когда на наш отряд напали люди Гафарова. Они взяли преимущественным количеством – наших солдат было раза в три меньше. Захват был практически молниеносным, этих боевиков однозначно обучали иностранные специалисты. Слишком слаженно они действовали, точно знали, куда стрелять. Со всех сторон звучали выстрелы, парни рядом корчились на земле в предсмертной агонии или сразу же падали замертво. Те, кто еще мог держать оружие – отстреливались, но все равно было понятно, что в живых не оставят никого. Я много повидал за свою жизнь смертей, много пролитой на землю крови, но в этот раз вокруг меня было сплошное месиво из крови, грязи и огня. И когда рядом раздался взрыв, я схватился за крестик на шее и, зажмурив глаза, попрощался с жизнью.
4.4
Я сидела в холодной ванной и рыдала. Волосы на себе рвала и кожу ногтями царапала, пытаясь физической болью вытеснить ту, которая холодными тисками сжимала сердце. Боль от потери – самая страшная. Это тот самый момент, когда уже ничего нельзя исправить. Нет никакой возможности все переиграть, ведь человека больше нет.
Сильно укусила себя за ребро ладони, чтобы не заорать во весь голос, и тут же согнулась пополам от немого крика. Илья… любимый… как же так…
Все это время я жила с подсознательной надеждой, что когда-нибудь он узнает о нашем сыне, и мы будем вместе. Конечно, вместе, ведь Оля его совсем не любит. Когда я сегодня утром пришла на похороны, то услышала ее вполне хладнокровную тираду о выплатах по гибели военнослужащего, которые она планирует в сразу же вложить в свой бизнес. Она говорила не о том, что погиб ее муж и отец ее дочери, а о том, сколько денег она за него получит. И переживала лишь по причине, хватит ли ей суммы выплат для решения ее финансового вопроса.
Единственным человеком на похоронах, кто искренне оплакивал Илью, была его мать. Но подойти к ней в тот день у меня не получилось – ее окружали лицемерные родственнички со стороны невестки. Именно лицемерные – как хорошо, что мы с ним не породнились, и я пусть и позже, но все-таки увидела истинное лицо потенциальных родственников. Миши среди них не было, и подозревается мне, что в этой семье он единственный порядочный человек. Ни родители Оли, ни она сама не пустили ни единой слезинки. Стояли спокойно и расслабленно, наблюдая за тем, как рабочие опускают гроб. А мне так хотелось протиснуться сквозь толпу и броситься к могиле, раскрыть гроб и целовать, целовать бледное лицо, холодные руки, не желая верить в то, что моего любимого человека больше нет. Вот только если бы я и решилась кинуться к гробу на глазах немногочисленной толпы, то все равно не смогла бы прикоснуться к Илье. Его хоронили в закрытом цинковом гробу. Как сообщили в Министерстве обороны, Илья подорвался на боеприпасах, и его тело расплавилось в сплошное месиво.
Я вдруг вздрогнула от резких звуков громких выстрелов над могилой с государственным флагом рядом с крестом, и немного пришла в себя.
Когда все ушли на поминки, я осталась на кладбище. И очень долго сидела у свежей могилы прямо на коленях, орошая ее слезами и скребя черную землю длинным маникюром. В тот момент вместе с Ильей я похоронила часть себя, ту часть, которая так отчаянно надеялась вновь вернуть любовь. Теперь уже нечего возвращать… и некого. Сорни-Най забрала положенную ей жертву. Кто же знал, что последствия моего желания, загаданного алтайской богине, будут такими трагичными…? Если бы не Антошка, я бы сама рядом с Ильей легла – настолько мне было больно. Зачем, ну зачем я когда-то попросила встретить настоящую любовь? Для того, чтобы моя любовь потом гнила под тяжелым слоем земли? Чтобы она выворачивала меня наизнанку при одном воспоминании о ней? Лучше бы денег попросила – и тогда Илья был бы жив.
Теперь у меня даже надежды не осталось. Только сын и единственная фотография Ильи, сделанная мной на том обрыве. Я смотрела на беспечное и довольное лицо Ильи на снимке каждый раз, когда мне казалось, что сил больше нет. И сразу же становилось легче.
Теперь легче никогда не будет…
Мне было до безумия тяжело переживать потерю любимого человека, настолько тяжело, что не могла ни есть, ни спать, ни даже шевелиться. Все, что я могла – это горько плакать. А когда слез не осталось, я неожиданно сама для себя захотела встретиться с мамой Ильи. Насколько я слышала, с Ольгой у них отношения натянутые, а женщина наверняка нуждается в помощи. Ей сейчас тоже не просто, даже тяжелее, чем мне – потерять единственного сына, что может быть ужаснее? Пережить родного ребенка и жить со страшным осознанием, что его больше нет. Так и в дурку можно загреметь, особенно если рядом не окажется нужной поддержки. Да и мне самой эта поддержка необходима – вон, на привидение уже становлюсь похожа. За считанные дни я осунулась, будто страдаю от неизлечимой болезни. Открывшая мне дверь Наталья Викторовна выглядела не лучше.