Следующим днем, едва я остался один, решил вырваться на свободу. Кое-как на костылях допрыгал до лифта, а там уже и такси к подъезду подъехало. Сначала я хотел навестить мать в больнице, а потом поехать в ее квартиру. Не хотел я в доме жены оставаться. Очень жаль было расставаться с дочкой, но мне нужно было время, чтобы прийти в себя и окончательно окрепнуть. Все звери зализывают свои раны в темных норах и в тотальном одиночестве. А я долгое время себя считал зверем. И вернуться к человеческому облику гораздо сложнее, нежели его потерять.
К матери в реанимацию меня не пустили, зря только силы и время на дорогу потратил. Огорченный, я направился к выходу, и там же столкнулся с Марией. От нашей встречи она опешила не меньше моего. Заволновалась, задергалась. От меня не укрылись смешанные эмоции на ее лице и легкая дрожь по всему телу.
А ведь я и не поблагодарил ее совсем за свое спасение… ни ее, ни ее друга. Дениса. Все не получалось как-то.
Сначала госпиталь, потом разборки с посольством, затем возвращение в семью – все навалилось снежным комом и лишило возможности сказать даже короткое «спасибо» за то, что рисковали свободой и жизнями ради какого-то пленного солдата. Однако же я хорошо запомнил слова Дениса о том, что Мария из кожи вон лезла ради того, чтобы найти меня.
Только сейчас до меня стало доходить, что моя вынужденная неблагодарность выглядит со стороны как плевок в лицо и душу. А вынужденная ли…? Как бы я не отрицал для себя, но все отговорки по типу «не было времени и возможности, чтобы как следует поговорить» — это всего лишь мое внутреннее желание избегать всяческих контактов с Марией. Тяжело мне с ней. Стыдно и тяжело.
За то, что за это время я ее разлюбил, а она оказалась единственным человеком, кто не верил в мою смерть и искал меня среди живых.
И вот я уже более-менее окрепший да на своих ногах смотрел на бывшую возлюбленную и боялся попросту поздороваться, чтоб начать разговор. За своими переживаниями я не сразу заметил мальчика, который держал ее за руку, а при виде меня прижался к ней от стеснения. На вид ребенок чуть младше моей Софии, хотя откуда мне знать? Я в детском возрасте не ориентируюсь.
-Привет, - я постарался, чтоб мой голос был дружелюбным.
-Привет, - ответила Маша, немного приподняв голову кверху. Гордая, хоть и не хочет этого показывать. И, конечно же, извинений и благодарностей моих требовать не будет. Все-таки я не ошибся, когда встретил ее там, в плену – она очень изменилась. От прежней мягкости и нежности не осталось и следа. Мне кажется, я стал бояться этой новой Маши. И именно поэтому избегал встречи с ней. Да, причина именно в этом. Она выросла духовно, стала сильной. А я, наоборот, ослаб.
Но от себя не убежишь, и разговор в любом случае придется начать. Чего ждать? Когда окончательно поправлюсь? Некоторые раны не зарастают.
-Твой…? – кивнул я на мальчика, которого Маша почему-то неосознанно прикрывала собой.
-Мой, - был мне такой же немногословный, как и вопрос, ответ.
-Мы можем с тобой поговорить? – все же решился я.
-Нет, - слишком быстро ответила Маша и пояснила. – Мне сейчас некогда, извини. – За деланым прощением ясно слышалось холодное равнодушие. И, развернувшись, вместе с мальчиком она побежала вниз по ступеням куда-то вглубь парковки. Странно, когда мы с ней столкнулись у входа, она точно шла в больницу, а тут передумала и развернулась обратно.
В раздумьях касательно Маши я доехал до родного дома и доковылял до квартиры. Там меня уже ждала Оля – недовольная и злая, готовая сходу устроить истерику.
-Ты что, ушел от меня? Бросил? А как же наша семья… Я ведь так переживаю за тебя!
Теперь, зная о ее двойственном лицемерии, я мог отчетливо различить в ее голосе плохо скрываемое притворство.
-После чего? – устало прервал ее я, не желая разыгрывать комедию. – Я все слышал и про деньги, и про дом инвалидов.
Ольга гордо вздернула головой, понимая, что спектакль не удался, но тем не менее не желая признавать поражение. Красивая, надменная, себялюбивая – вот такая она настоящая.
-А ты чего хотел? – совсем другим, надменным тоном, заявила она. – Восстал из мертвых, и я теперь ради тебя всю свою жизнь поменять должна? Нет, дорогой, теперь тебе в моей жизни места нет!