— Жесть. — Он медленно закрыл глаза и схватился за голову, пытаясь это переварить, потом вскинулся и возмущённо заявил: — И ты ещё отказываешься от щита! Давай я на тебя… не знаю, контактный огненный поставлю? Он даёт вспышку такую…
— Не надо, — поморщилась она.
— Надо! Если это… действительно так, то… Ты в порядке? — он стал рассматривать её так пристально, как будто ожидал увидеть синяки прямо сейчас, Эльви улыбнулась с лёгкой укоризной:
— Успокойся, ничего не произошло, я отбилась.
— Жесть… Страшно было?
— Поначалу да, потом я привыкла, — она пожала плечами, посмотрела на свою ладонь, ещё раз пожала плечами: — Мне застреленного даже жалко не было, я жалею, что обожжённого не застрелила, хотя возможность была. Просто хотелось убежать поскорее, я только дома подумала, что он никому не нужен и искать его не будут, их здесь каждый сезон стреляют десятками, все уже привыкли. Если он пьёт на заработках, то домой ничего не привезёт, то есть, его сослали сюда просто избавиться от лишнего рта, его никому не жалко. Надо было застрелить. А то со мной не удалось, он другую поймает. А если бы застрелила, стало бы одним уродом меньше. А я испугалась и не смогла. Трусиха.
Барт сидел как замороженный, одновременно в ужасе и в глухом тупике непонимания, он отказывался в это верить, потому что это не могло быть правдой, потому что, если это так, то мир — ужасное место, опасное и полное уродов.
«Это не мир, это Синий Камень. Её надо отсюда вытаскивать, срочно.»
— Я тебе сделаю… что-нибудь, надо подумать, щиты какие-нибудь, с активной защитой. Я придумаю. Сегодня займусь.
— Сделай противозачаточный и всё.
— Что значит «и всё»? Это нельзя так оставлять!
Она мрачно усмехнулась и посмотрела на него как на дитё малое:
— Что ты предлагаешь?
— Носить щиты! Носить оружие, судиться, придавать огласке, чтобы этих козлов все ненавидели, и новые козлы думали головой своей, прежде чем такое делать. Конечно они не боятся, если женщины молчат — и они точно знают, что им ничего не будет.
Эльви вздохнула и сказала медленно, как тупому:
— Женщины молчат потому, что если они откроют рот, хуже будет им. Это уже столько раз проверено, что в доказательствах не нуждается.
— Ну так это же надо менять. Что, так дальше и жить? Так нельзя.
— Барт, ты… вроде бы вырос там же, где и я, почему ты такой наивный? — Она смотрела на него с такой мрачной обречённой усмешкой, что он действительно ощущал себя ребёнком, который лезет во взрослые дела, это было неприятно, поэтому он сменил тон на предельно серьёзный, и сказал так, как будто это она была ребёнком, а он был взрослым, который понимал больше:
— Желание сделать так, чтобы сволочи отвечали за свои преступления по закону — это не наивность, это справедливость.
Она покачала головой и отвернулась, тихо сказала без улыбки:
— Закон — это одно, а реальная жизнь — совсем другое. Вспомни историю Шайнис хотя бы, там добиваться справедливости себе дороже.
— Но мы добились.
— Такая себе справедливость, на троечку. Виновные как жили спокойно, так и живут. К тому же, ты знаешь, какая конкретно ответственность предусмотрена по закону за изнасилование для аристократа? Пять медяков. Если женщина пойдёт в суд и сможет доказать, что её изнасиловали, что довольно сложно, но допустим, ей удалось. Если суд признает вину её работодателя, например, он будет обязан ей выплатить пять медяков. На эти деньги даже платье приличное не купишь. Он фыркнет, плюнет, бросит ей в лицо эти пять медяков, которые для него вообще не деньги, и через минуту забудет. Проблем это ему не доставит — ни для одной жены не новость, что мужья гуляют, а служанки вообще не считаются людьми, так, тряпка, подтереться и выкинуть, если нужда припёрла. А у женщины после этого вся жизнь наперекосяк пойдёт — работу она потеряет, а если останется в этом доме, то к ней прилепится репутация шлюхи, которая продала честное имя за пять медяков. И все мужчины будут знать, что ей уже терять нечего, поэтому она не против ещё медяк таким же образом заработать, а если она говорит, что против, то она врёт, и надо просто быть понастойчивее. И её будут поливать грязью женщины, которые находились в точно такой же ситуации, но промолчали, сохранив доброе имя, и они себя за это считают очень умными, а её будут считать дурой. Эту ситуацию нельзя изменить, и нельзя с гарантией быть уверенным, что это не произойдёт, поэтому я прошу тебя сделать то единственное, над чем я имею власть — хотя бы не получить в результате нежеланную беременность. Ты меня можешь понять?
— Значит, надо увеличивать ответственность за это на законодательном уровне.
Она развела руками:
— Ты политик? Член Верховного Совета? Или ты сын политика, который туда попадёт после ухода папеньки на покой?
— Нет.
— Вот и не трави душу несбыточными мечтами. Делай то, что можешь, и всё.
— Я сделаю тебе амулет, но я этого так не оставлю.
Она усмехнулась и промолчала. Барт смотрел на неё, но ничего нового не видел — она застыла в своём каменном состоянии наглухо заколоченной крепости, в ней ничего не менялось и не могло, потому что он её не убедил. Он стал смотреть на кошку.
Кошка затихла, пока они спорили, но в тишине опять замурлыкала, приоткрыла глаза, посмотрела на Барта и опять зажмурилась, вытягивая шею и подставляя подбородок, такая абсолютно расслабленная и доверчивая, как будто всё обязательно будет хорошо, ведь вокруг хорошие люди, которые не допустят никакой плохой фигни. Он мысленно поклялся кошке, что будет именно так.
4.34.2Б Проблемы с Эриком
Разговор завял, они обменялись парой фраз по поводу чая и чашек, но оба поняли, что звучат натянуто, и больше не пытались. У Барта сработал амулет вызова, он с огромным облегчением сказал, что надо бежать, попрощался и телепортировался по амулету.
И сразу попал в кипящую атмосферу, где ничего было не понятно, но было очень страшно — все бегали, психовали и орали, вокруг было столько следов высокоуровневых заклинаний, что у него голова закружилась от попытки все их рассмотреть и понять. Воняло кровью и бинтами, настолько сильно, что он готов был увидеть их прямо здесь, но вокруг было пусто и чисто — обычный кабинет для инструктажей, стулья, доска, мел.
«Это за стеной.»
Он не видел, просто логически рассудил, он помнил расположение кабинетов — рядом операционная для магов пятого-плюс уровня, он помнил её слишком хорошо, именно в ней у него из спины вытаскивали стрелу.
— Кто? — хрипло спросил он, глядя на Шена, стоящего напротив с каменно-спокойным видом. Шен ровно ответил:
— Сын Дока.
«Быть не может, я его видел недавно…»
Он сам понимал, что мысль глупая — на фатальную ошибку нужно совсем мало времени. Он просто не мог в это поверить так сразу, хотелось отсрочки, даже глупой.
Шен смотрел на него молча, как будто ждал, когда же Барт наконец осознает и включит мозг. Барт кивнул, показывая, что готов, Шен протянул ему пачку листов с отпечатками пальцев в крови:
— Это сырые данные, я буду приносить новые по ходу расследования. Отчётов не нужно, нужно просто мнение. Работай здесь, не выходи, я сам приду. С этого момента ты на дежурстве.
— Есть, — он взял бумаги и сел на ближайший стул, развернул себе ещё один в качестве стола и стал раскладывать листы на стопки, по первой строке: маги, врачи, группа сопровождения.
Шен закрыл его в кабинете и ушёл, Барт читал максимально быстро, всё сильнее охреневая от того, что происходило у него перед носом, а он был не в курсе — сын Дока далеко не такой слабый маг, как все думают, а сам Док далеко не такой простак, каким хочет казаться. От этого голова пухла, но он волевым усилием отбрасывал личное, чтобы сосредоточиться на главном — Шен просил мнение, не экспертное, экспертов у него и без сопливых хватает, он хотел гениальное мнение, неочевидное, может быть даже глупое и необоснованное, зато предельно честное. А Барт не мог его составить, это убивало.