Прежде всего это коснулось оценок прошлого и настоящего страны. Зюганов на основании объективных данных отметил, что к концу 60-х гг. жесткая централизация управления исчерпала свои возможности, начались застойные явления, замедление темпов экономического роста, снижение благосостояния населения, углубление деформаций. На рубеже 70—80-х гг. в народном хозяйстве СССР стали проявляться признаки стагнации. Причина заключалась в том, что монополия государственной собственности (колхозная форма собственности де-факто оказалась разновидностью государственной) стала препятствовать развитию общества, так как утратила объективную потребность совершенствования производства, введения новых технологий, новой мотивации труда. Зюганов отметил, что при этом произошло фактическое слияние партии и государства, пронизанного единой идеологией. Таким образом сложилась закрытая политико-управленческая система. Ее основной функцией стала функция охранительная, препятствующая всяким попыткам изменения сложившегося статус-кво. В результате непрерывного бюрократического давления партии народ устал и произошел трагический социально-психологический надлом.
Проанализировав негативные тенденции, Зюганов указал и на очевидные достижения советской системы, особенно в социальной сфере, которые, однако, не стали доминирующими и определяющими в развитии страны, в определении реальных перспектив.
Однако общественный рецензент, либеральный философ Борис Гершунский, приведя данные оценки Зюганова, заявил в статье в «Литературной газете», что Зюганов должен был сделать из этого вывод о полном банкротстве социализма как непродуктивной системы, о политическом крахе ортодоксального коммунизма, о несостоятельности направляющей роли КПСС. Указав теоретику Зюганову, что он обязан был сказать, Гершунский потребовал от него — ни больше ни меньше — «очищающего покаяния, хотя бы на уровне признания научной несостоятельности деятельности КПСС». Гершунский, подобно Гайдару и другим либеральным ученым деятелям, непреклонен и абсолютен в том, что социализм не имеет права на существование, что марксизм есть утопия, исторический опыт СССР — «черная дыра» и т. п. Исходя из такой псевдонаучной методологии, Гершунский рекомендует ответить на банальный вопрос — кто виноват? Согласно его взглядам, во всем в истории виноваты КПСС, Ленин, Маркс, конечно же, Сталин и лично товарищ Зюганов.
Что касается самого Зюганова, то он в действительности проанализировал сначала объективные — социально-экономические причины кризиса в стране в соответствии с методологией марксизма и только затем перешел к анализу субъективных факторов, которые, как известно, находятся в диалектическом единстве с объективными. Это обстоятельство вызывает у его либеральных противников — «знатоков» марксизма настоящую истерику, ибо, по их мнению, социализм рухнул чуть ли не сам, как «колосс на глиняных ногах», без конкретного воздействия субъективных сил и определенных личностей. Как известно, по Марксу, история реализуется при всех своих объективных закономерностях через личности и через них обретает специфику, темпы процесса, поступательное и зигзагообразное развитие и даже временное движение вспять. Зюганов, как настоящий ученый, выявил субъективных выразителей объективных тенденций и не постеснялся их обозначить, хотя в рамках чисто научной диссертации он стремился избежать излишней идеологизации и политизированности.
В первую очередь он назвал высшую партийную номенклатуру, к которой, кстати, частично принадлежал в прошлом сам и которую хорошо знал. Этот слой управленцев отказался от идеи действенного реформирования без слома исторической традиции российской цивилизации. Концепция реформ восприняла в вульгаризированном виде идеологию евроцентризма, то есть повторение пути развития Запада, а в его рамках — развитие социальной философии неолиберализма. Кроме того, конкретными субъектами разрушительного процесса он назвал политическую — объективно предательскую деятельность высших должностных лиц советского государства и РСФСР. На последующих этапах разрушение социализма возглавили известные денационализированные демократы, различные политические дирижеры, лишенные зачатков государственнического инстинкта. Все эти представители различных сил действовали кто объективно, кто осознанно в рамках методики «управляемой катастрофы», содержащей пять этапов: раскол, конфликт, тупик, взрыв, обвал. Зюганов конкретно показывает, как именно реализовывалась эта схема, на исторических фактах, правда, не называя, кто именно все это планировал.
Можно соглашаться или спорить с такими выводами, но несомненна смелая и серьезная в научном отношении, ответственная попытка концептуального анализа данного явления. Однако автор статьи в «Литературной газете» Борис Гершунский шулерски «передергивает» позиции Зюганова и как классический фальсификатор объявляет, что он-де анализировал только надстроечные явления, игнорируя якобы экономический базис, а это является «идейным предательством» марксизма (всегда забавно читать перлы о защите марксизма в исполнении либералов — антикоммунистов и разоблачителей марксиста — лидера компартии).
Особую ненависть Гершунского вызвал тезис Зюганова о том, что «у социализма как мировой системы есть своя роль не только в качестве ядра революционного процесса, но и в качестве геополитической структуры, обладающей вполне определенным набором цивилизационных признаков, что у нашей страны есть свои особенные планетарные интересы, обусловленные ее местом и значением в развитии человечества». Признание планетарных интересов России Зюгановым является, по мнению апологетов либерализма, «иррациональными фантазиями и импровизациями». Страна, занимающая даже после развала СССР одну седьмую части суши планеты, оказывается, не должна иметь таких интересов, в отличие от США — лидера мировой цивилизации, и добавим от себя — ее жандарма.
Зюганов рассматривает возможность обретения конструктивного мировоззрения и духовного здоровья нации и доказывает необходимость создания эффективной, соответствующей требованиям времени идеологии российского государственного патриотизма, которая не только может стать надежным мировоззренческим основанием функционирования аппаратно-бюрократических управленческих механизмов российской державы, но и заложить теоретическую и философскую политику формирования в России мощного альтернативного центра мирового влияния, способного олицетворить справедливость и народовластие.
Как уже говорилось, важнейший источник развития этой идеологии Зюганов видит в концепции, получившей название «Русская идея». Опираясь на труды крупнейших российских мыслителей Л. Гумилева и И. Шафаревича, он развивает концепцию самодостаточности России как великой цивилизации. Эта мировоззренческая позиция вызывает у либералов просто ненависть. Тот же Гершунский в своей статье исходит буквально самой настоящей злобой, не жалея уничижительных псевдонаучных обвинений на грани прямых неэтичных оскорблений. Это объясняется, видимо, тем, что Гершунский, судя по отдельным замечаниям, явно и безусловно не относит себя к патриотам России и не желает возрождения этой страны прежде всего как исторической славянской общности, отрицает существование позитивных моментов в «националистических» позициях «Русской идеи», считает идеи Гумилева и Шафаревича оправданием национально-религиозной нетерпимости, настаивает на ликвидации централистско-федеративного устройства России, игнорирует основополагающий принцип ее исторического бытия — державность. Он особо категорически отрицает преемственность Советской России и тысячелетней истории российского государства, ибо, по его мнению, ментальность российского социума настолько глубоко деформирована коммунистической диктатурой, что говорить пока можно только об исправлении этих преступных действий тоталитарного режима» и «крайне наивно считать, что возможна культурно-ментальная преемственность российского социума» с аналогичными компонентами Киевской Руси, Московского царства или Российской империи. Русские идеи, согласно этой логике, совершенно не нужны при наличии более прогрессивных ценностей общечеловеческого характера.