— Бадди здесь нет, — проговорил он наконец, убедившись, что рядом никого. — Он с Мериэнн и ребенком. И Элис тоже. У младенца что-то не в порядке, дышит не так, как надо, — у Нейла пересохло в горле, и когда он попробовал набрать слюны и сглотнуть, стало больно.
«Старухе-то стоило бы сейчас не уходить отсюда», — злобно подумал он. У всех только и разговоров, что о ребенке, да о ребенке. Ему осточертел этот ребенок. Все против него. О его ребенке пеклись бы так?
Удивительно, что ложь Греты произвела на Нейла неизгладимое впечатление. Он поверил ей столь же однозначно и безоговорочно, сколь истово Мериэнн верила в непорочное зачатие. У Нейла была способность отметать неудобные, ненужные факты и доводы рассудка, как паутину с дороги. Он уже решил, что назовет своего ребенка Нейлом-младшим. Уж он-то покажет этому сопляку Бадди, хоть тот и был старше!
— Тогда сходи за Орвиллом, ладно? — взволнованно прошептал Андерсон. — И верни остальных. Я должен кое-что сказать.
— Разве ты не можешь все сказать мне, а? Ну! Ну же, пап!
— Я сказал, приведи Орвилла! — старик закашлялся.
— Ладно, ладно! — Нейл отошел немного от маленькой ниши, в которой лежал его отец, сосчитал до ста, в спешке пропустив седьмой десяток, и вернулся.
— Он пришел, папа. Ты звал его, он здесь.
Андерсон, видимо, решил, что нет ничего необычного в том, что Орвилл никак не обратился к нему. В последние дни все становились молчаливы в его присутствии, в присутствии смерти.
— Мне следовало сказать об этом раньше, Джереми, — торопливо начал он, боясь, как бы внезапный прилив сил не иссяк раньше, чем он успеет закончить. — Я слишком долго тянул. Знаю, вы ждали такого поворота, по глазам видел. Так что вообще-то нет надобности… — он зашелся в кашле. — Сейчас, — он вяло махнул в темноту. — Возьмите мой револьвер. В нем осталась всего одна пуля, но кое-кто смотрит на это, как на что-то вроде символа. Ну и пусть себе, так даже лучше. Мне нужно было так много всего сказать вам, да все времени не хватало.
Нейл нервничал все больше и больше, слушая прощальную речь отца, и, наконец, не выдержал:
— О чем это ты, пап? Андерсон поперхнулся.
— Пап, он не может тебя понять. Ты сам ему хочешь все сказать? Или мне растолковать ему, что к чему? Последовала долгая пауза.
— Орвилл, — позвал Андерсон изменившимся голосом.
— Папа, скажи мне! Скажи, я чего-то не понимаю! Ты о чем?
— О том, что отныне старшим будет Орвилл. Пусть подойдет!
— Нет, нет! Папа, ты не то говоришь, — Нейл в раздражении кусал нижнюю губу. — Он же не Андерсон. Он даже не наш. Послушай, пап, я чего хочу сказать — давай, я буду старшим, а? Я то получше его управлюсь. Дай только возможность. Больше ни о чем не прошу, дай только возможность.
Андерсон не ответил, и Нейл начал все сначала, уже мягче, стараясь, чтобы слова звучали убедительно.
— Пойми ж ты, Орвиллить не из наших.
— Скоро будет из наших, слышишь, ты, недоносок! Веди его сюда.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Хочу сказать, что я женю его на твоей сестре. Не тяни кота за хвост, веди его сюда. И сестру свою тоже. Всех зови.
— Ты не сделаешь так, пап, ты не можешь так поступить!
Андерсон больше не проронил ни слова. А Нейл приводил все новые и новые доводы, почему Орвиллу нельзя жениться на Блоссом. Девчонке всего двенадцать лет, это — раз! Она его, Нейла, сестра, это — два! Неужели это так трудно понять? И вообще, кто такой этот Орвилл? Да никто. Надо было давным-давно его прикончить вместе с другими мародерами. Разве он, Нейл, не говорил это тогда? Пусть Андерсон только слово скажет, он и теперь готов его прикончить. Хоть сейчас, а?
Но какие бы доводы ни приводил Нейл, старик лежал молча. «Неужто умер?» — думал Нейл. Нет, дышит. Нейла одолевали страшные муки. Его чуткий слух уловил звук приближающихся шагов. Они возвращались.
— Оставьте нас! — крикнул он. И они снова ушли, не услышав, что Андерсон, напротив, звал их.
— Мы должны обсудить все еще раз, папа, только ты и я, — умолял Нейл. Андерсон продолжал молчать. Больше он не произнес ни слова. Со слезами на глазах Нейл сделал то, что ему оставалось. Одной рукой он зажал старику ноздри, а другую плотно прижал к его губам. Сначала тот дернулся несколько раз, но он так ослаб, что сил сопротивляться уже не осталось. Когда он совершенно утих, Нейл отнял руки и прислушался, дышит он еще или нет.
Больше он уже не дышал.
Тогда Нейл снял со старика кобуру с пистолетом и обхватил ремнем свою, более плотную фигуру, водрузив на себя этот символ власти.
Вскоре пришла Элис с фонарем. Она пощупала пульс, пульса не было.
— Когда он умер? — спросила она.
— Только что, — ответил Нейл. Его душили слезы, речь была невнятной. — И он просил меня… Он сказал мне, чтобы я был теперь вместо него. И дал мне свой пистолет.
Элис подозрительно взглянула на Нейла. Затем склонилась над телом и при свете фонаря стала внимательно его рассматривать. С обеих сторон на носу у покойника были видны кровоподтеки, а из треснувшей губы сочилась кровь. Нейл заглядывал ей через плечо. Он не мог понять, откуда взялась кровь.
— Ты убил его. Нейл не поверил своим ушам: она назвала его убийцей! Он ударил ее в темя рукояткой пистолета, потом обтер кровь, стекавшую по отцовскому подбородку, и замазал плодовой мякотью трещину на губе.