Я нырнул в туман, чувствуя, как внутри просыпается азарт. Потеряв визуальный контроль, шакрас будто бы забыл, что у него клаустрофобия. Не знаю, что именно думала генетическая память. Что мы на рассвете на болоте? Или, может, быть в песчаной буре? Но связка: шестое чувство (она же чуйка), слух и нюх работали практически идеально.
Вражеские геномы откровенно попахивали. Может, вспотели, а, может, геномы их так в боевой режим переходят. В прошлой жизни я бы даже не заметил этот запах, а сейчас очень чётко различал древесные и земляные оттенки. Насколько помню, так вонючий мускус начинает пахнуть после обработки. Жаль только колонны не пахли и не шумели (если по ним не бить). Я попытался зацепить чуйкой светлячков, но они больше мешали, суетясь по залу и прыгая с колонны на колонну.
Вполне можно было работать на равных. Я старался держать дистанцию, сам крутился вокруг колонны и атаковал, только когда был уверен, что серпы, камы и прочие острозаточенные лезвия уже разминулись с моим лицом. Патроны экономил, стрелял только если налетали сразу по двое. Несколько раз мимо звенели рикошеты. В основном от Датча, но и патлатый не отставал. Опять, наверное, какие-то местные правила нарушаем. Но с другой стороны, у них вообще там пулемёт стоял!
Дым постепенно начинал редеть, приоткрывая вид на уже неподвижные тела. К сожалению, среди тощих и ещё недавно вертлявых возвышался и наш здоровяк. Патлатый был на ногах, но выглядел слегка перекошенным. Датч держался, стараясь заодно прикрыть и его. Вертелся, как волчок, тыча во всё пистолетом.
Всё это одной панорамой пронеслось перед глазами, а потом мимо пролетела новая дымовая шашка. Я почти рванул в сторону, откуда летело, но в последний момент шакрас будто дёрнул меня остановиться. Мимолётная заминка — поднял ногу, опустил и отступил, и прямо передо мной шмякнулся ниндзя-кофеман. Зазвенел серпами по полу, рванулся на меня, замахиваясь, и напоролся на нож. Практически насадил своё сердце до самой рукоятки. И ещё дважды толкнул себя вперёд. Я сначала не понял, что за настойчивость, но когда он перестал хрипеть, отчётливо различил щелчок со звуком сорвавшейся тетивы. Виверровый дёрнулся ещё раз, а из груди у него выбрался наконечник арбалетного болта.
— Прекратить! — откуда-то издалека раздался гулкий голос, растиражированный эхом. — Прекратить! Вы злоупотребили гостеприимством подземки!
Голос стал ближе, а вместе с ним будто бы ветерок подул и что-то загудело под потолком, будто там невидимая вентиляция. Туман повело и стало быстро прогонять через весь зал. Я не двигался, так и стоял, придерживая перед собой, нашпигованный болтами щит. Я обернулся на Датча, скользнув взглядом по «буйволу». Жёстко по нему прошлись, руки и ноги изрезаны, а контрольным ещё и горло вспорото.
Жаль мужика, мне нравилось его спокойствие. Голландца тоже подрезали: глубокая царапина на щеке и распоротая на спине рубашка. Но кровь уже остановилась, либо у капибар бешеная регенерация, либо «Живинка» сработала, либо я что-то не знаю про орехи. Он склонился над патлатым и пытался наложить ему жгут на ногу. Было видно, что и компресс уже сделан, и по растёкшейся «Живинке» можно уже было кораблики пускать, но кровь не останавливалась. Кажись, серпом по бедренной артерии даже в Аркадии — это приговор.
Виверровых, лежащих на полу, я насчитал восемь штук. Хмурого среди них не было. Он тенью выступил из-за соседней колонны, покосился на меня, а потом повернулся на голос, разведя руки в стороны. Также поступили ещё шестеро его помощников. Двое спрыгнули с потолка, а из дальнего угла приковылял парень с раздробленной ногой.
— Кто первый нарушил правила? — прозвучал всё тот же голос, а потом над растаявшим туманом появился и его владелец.
Крупный мужик с короткими белыми волосами. Вместе с ним шли ещё четверо. Первая двойка с фонарями, вторая — с арбалетами. Новые какие-то, на въезде мы не с ними общались. В свете фонарей кожа белобрысого выглядела чересчур бледной, а глаза казались красными. Похоже, альбинос.
— Меня зовут Гофер, — сказал альбинос, останавливаясь и осматривая побоище. — Пролив кровь, вы нарушили правила нашего убежища и привлекли пожирателей. Это было ошибкой, и за неё придётся ответить.
— Как? — спросил я, наконец, забрав свой нож и отпустив мёртвого.
— Подожди, Гофер, — вмешался Датч. — Не мы первые начали. Он, — голландец показал на Хмурого, — вынудил нас открыть огонь.