— Вижу, в каком ты положении, — сказал Генри.
— А помогать собираешься?
Генри обдумал ситуацию:
— Не знаю, как помочь тебе. Плавать умеешь?
— Да, но не собираюсь лезть в воду!
— Ну, я плавать не умею, — сказал Генри, — разве только немногим лучше топора, так что, боюсь, придется мне оставаться зрителем.
Девушка еще раз вытащила и погрузила шест. Лодка, находившаяся ярдах в тридцати от берега, почти не сдвинулась с места.
— Вода мне уже по щиколотку. Лодка погружается подо мной.
— Извини, — откликнулся Генри, — но тебе первым делом, наверное, не стоило ею пользоваться.
— Можешь ты что-то сделать, достать веревку?
Генри подумал:
— Не представляю, где ее тут взять. Если только сплести из камыша, но на это уйдет много времени.
— Пожалуйста, мне не до шуток. Сообрази что-нибудь.
— В любом случае, не будучи ковбоем, сомневаюсь, что добросил бы ее до тебя. Вот если бы у нас была собака…
— О, черт! Я промокла.
— На самом деле лодка не потонет. Наполнится водой, но не потонет.
— Может, и так, а я что, так и буду торчать здесь всю ночь?
— Предлагаю покинуть тонущее судно.
— Можешь сделать хоть что-нибудь?
— Ну, разве что пойти и поискать веревку и…
— Проклятье!..
Послышался плеск и короткий визг. Девушка прыгнула с кормы в воду. Лодка качнулась, задрала нос, немного отплыла от торчавшего шеста и застыла. Озеро дымилось и бурлило вокруг пловчихи, которая, поднимая брызги, отчаянным кролем мчалась к суше.
— Как я пролезу сквозь эти проклятые камыши?
У кромки зарослей появилось лицо девушки, мокрое и красное, вода вокруг нее пузырилась и начала чернеть от грязи. Остро запахло гнилью от потревоженного глубокого донного ила.
— У меня не получается, они держат мои ноги.
— Не глупи, — советовал Генри, — просто плыви и не молоти ногами так сильно.
— Помоги мне. Умираю от холода.
Генри шагнул вперед и почувствовал ледяную хватку воды на лодыжке. Судорожно вздохнул, когда нога неожиданно ушла в грязь. Он вытянул руку, чтобы удержать равновесие, и попробовал вытащить ногу. В то же мгновение его схватили за вытянутую руку и сильно дернули. Он нырнул вперед, и вторая нога по щиколотку погрузилась в грязь. Что-то большое, мокрое и грязное навалилось на его ногу, он повалился назад и плюхнулся задом в воду, покрывавшую травянистый край берега.
— О, мать честная!
Извиваясь по-тюленьи, девушка проползла мимо и поднялась на четвереньки, потом встала на ноги и встряхнулась, как собака. Генри тоже встал, мокрый по пояс.
— Чтоб тебя!
— Извини, — сказала девушка. — Выхода не было. Ты в порядке?
— Нет. И вообще, какого дьявола ты делаешь на моей земле, в моей лодке?
В последние несколько минут лодочной драмы небо потемнело, стало серо-синим. Из леса тянулись клочья мрака. Генри смотрел на девушку. Платье, черное от грязи, прилипло к телу, пряди волос испещрили шею и плечи. Она наклонилась и выжимала подол. Даже ее лицо было черным или же казалось таким в сумерках.
— Отвечай.
— Ты что, не узнаешь меня?
— Нет, — ответил Генри, вгляделся, — Неужели… нет… Боже, Колетта Форбс?!
— Да. Послушай, я вся заледенела.
— Разве ты не девчонка десятилетняя?
— Нет, уже нет. Ох, я больше не могу!..
Голос Колетты задрожал.
— Только не плачь, — сказал Генри, — Лишь этого не хватало. Лучше иди домой и переоденься. До твоего дома всего двадцать пять минут ходу.
Колетта резко повернулась и, быстро шагая, почти тут же скрылась в сумраке среди бамбука. Генри медленно пошел следом и минуту спустя наткнулся на возвращающуюся Колетту.
— Привет! Снова встретились.
Колетта, ничего не сказав, опустилась на четвереньки и принялась неистово обшаривать край бамбуковых зарослей.
— Что, скажи на милость, ты делаешь?
— Ищу свой ЧЕМОДАН.
— Нечего так орать. Все понятно: ты спрятала чемодан в бамбуке…
Колетта вытащила чемодан из зарослей и снова быстро зашагала в сторону мостика.
Генри последовал за ней. Потом засмеялся. Впервые за время возвращения в Англию.
Герда, которая стояла у окон гостиной, снимая садовые перчатки, видела, как Генри одним прыжком одолел полукруглые ступеньки парадного крыльца и понесся к лужайке. Чуть позже она увидела, как он шагает по высокой траве к мостику. Она отвернулась от окна.
Стоя на коленях у камина, птичьеголовая Рода чиркнула спичкой. Желтое пламя бумажного жгута осветило ее огромные глаза.
Оставшись одна, Герда села в кресло и стала смотреть на огонь, охвативший сухие поленья. Ей хотелось спрятать лицо в ладонях и разрыдаться, но она сдержалась.