— Значит, подумываешь покинуть нас, — проговорил Брендан.
Катон почувствовал облегчение. Настроение, темп разговора переменились.
— Можно мне еще виски?
— Наливай, не стесняйся.
— А тебе?
— Нет, спасибо.
Катон немного походил молча. Теперь он уже не горел желанием говорить.
— Не знаю…
— Не думаешь покидать нас?
— Мне кажется… могу…
— Почему?
— Потерял веру. Это очень серьезно. Конечно, я не хочу уходить. Но я просто не верую.
— Во что не веруешь?
— Ни в Бога Отца, ни в Бога Сына.
— А как насчет другой ипостаси?
— Без них он ничто или же не имеет отношения к христианству.
Брендан рассмеялся. Открыл глаза, но продолжал лежать в расслабленной позе, закинув руки за голову.
— Хорошо, давай остановимся на них. Что было самым главным, коренным, во что ты когда-то веровал и во что теперь думаешь, что не веруешь? Что ушло?
Катон задумался. Что ушло?
— Личность. Личность ушла. Ее больше нет.
— Имеешь в виду Христа?
— Святой человек. Изумительный религиозный символ. Но не Бог. Не Искупитель. Никакой опоры миру, никакого спасения.
— Дело не просто в неприятии матери-церкви?
— Нет.
— Когда последний раз служил обедню?
— В последний раз я не смог служить.
— Ладно, об этом чуть позже. Меня интересует, как ты понял, во что веруешь и во что не веруешь. Ты был обречен испытать кризис веры.
— Знаю. Видишь, он наступает!
— Вижу. Мы все прошли через это.
— Проклятие обращенного.
— Проклятие обращенного. Этот вид детской болезни…
— Ты, конечно, думаешь, что моя вера родилась из трагедии и так и несла на себе эту печать!
— Как хорошо ты выразился. Да, это нечто, что тебе предстоит преодолеть. Ты жил этой трагедией. Теперь она просто исчерпала себя. Ты, знаешь, полюбил.
— Полюбил?
— Да, Его.
— А-а… Его… да, пожалуй. Он ворвался в мою жизнь. Все разрушено, все погублено. Господи, Брендан, я так несчастен!
Катон не собирался говорить это. Его смутил неожиданный поворот в разговоре. Ему привиделся лик Христа, каким он привык изображать его себе. Потом лицо Красавчика Джо.
— А что тот паренек? — спросил Брендан.
— Ты телепат.
— Я просто пытаюсь понять контекст.
— Контекст тут ни при чем.
— Должен быть при чем. Твои сомнения и раздумья существуют во времени. Это не метафизические сущности, висящие в пустоте.
— Ты же не полагаешь, что все это из-за?..
— Я ничего не полагаю, а только хочу больше знать.
— Если считаешь, что у меня были мотивы…
— Оставь в покое свои мотивы… в любом случае любая теория о твоих мотивах — пустой звон.
— Мне казалось, мальчишка не заинтересовал тебя.
— Заинтересовал и интересует.
— Ну, что тебе сказать. Я люблю это дитя, я без ума от него, ни о чем другом не могу думать.
— Он это знает?
— Не уверен, — сказал Катон, — Нет, вряд ли.
«А действительно, знает ли?» — спросил себя Катон.
— В таком случае ты хватал его или там еще что?
— «Хватал»? Нет, разумеется, нет!
— Я всего лишь спрашиваю. Но вы вели всякие возвышенные волнующие разговоры о его будущем и так далее?
— Да… вели…
— Успешные?
— Не слишком. Но я просто не могу не видеться с ним. Это как… тут нет никакой любви… и ничего такого…
— Это мне понятно.
— Но, Брендан, он не имеет отношения к моим сомнениям, к тому, как все… ушло, умерло… это началось до того. И с Джо никак не связано.
— Хорошо. Оставим мальчишку. Ты говоришь, что теперь чувствуешь, что Там нет никого. Это ощущение оставленности, или умозаключение, или?..
— Умозаключение. Должно быть.
— Почему «должно быть»?
— Потому что я — мыслящее существо. И потому, что это правда. Если Христос не воскрес, тогда наша вера напрасна. Либо одно, либо другое.
— Ты, конечно, идешь за Аристотелем. Аристотель был началом конца. Нам до сих пор приходится исправлять нанесенный ущерб.
— Я не философ, — раздраженно сказал Катон. — И не буддист, как Реджи Пул! Я признаю, что Христос есть камень преткновения и что я оступаюсь.
— Мы все оступаемся.
— И пожалуйста, Брендан, не прибегай к заезженному приему, не убеждай меня, что вера есть сомнение, а сомнение есть вера и где вера кончается, там она и начинается и так далее! Все это я знаю.
— Не надо так раздражаться, дорогой мой. Я просто пытаюсь понять, что с тобой происходит. Священство — нелегкая вещь. Это брак. Человек не спешит рвать брачные узы, едва они ему прискучат, а награда станет не так сладка.