А в марте Англия подписала союзнический договор с Кастилией и Арагоном, который заключил предложенный в прошлом году династический брак между детьми Фердинанда и Генри VII. Что означало не больше и не меньше, чем вступление нового английского короля в клуб европейских монархов. Это было намного важнее тех возможных затрат, которых потребовало бы противостояние Франции в вопросе с Бретанью, хотя на тот момент Генри VII и не предполагал, насколько дорого ему обойдется союз с Фердинандом, самым хитрым политиком того времени. Впрочем, английский король учился быстро, и допущенных ошибок не повторял.
Большую часть 1491 года Генри VII, на глазах всей Европы, рыцарски помогал Анне, совсем юной герцогине Бретонской, воевать с Францией. Он даже заявлял, что был готов к полномасштабной войне, утверждая, что, пытаясь покорить Бретань, король Франции угрожает Англии, и в какой-то степени так оно и было. Ну, если и не Англии самой по себе, то английским интересам. Со своей стороны, Шарль VIII Французский, твёрдо намеренный решить бретонский вопрос раз и навсегда, и, желательно, без полномасштабной войны с Англией, решил переключить внимание внезапно воспылавшего боевым духом английского короля на дела более для него насущные. И поэтому, в июне или июле 1491 года он послал к шотландскому королю два корабля. Целью представительства сеньора Конкрессо было убедить короля Джеймса отправить посольство во Францию, дабы обсудить «некоторые важнейшие вещи».
Разумеется, Генри VII известие о дипломатической миссии французов в Шотландии взволновало более чем, потому что английское северное приграничье, вопреки его собственным прогнозам, с 1489 года становилось всё более и более враждебным к политике Лондона. Не смотря на то, что повышение налогов на оборону было одобрено вторым парламентом короля в ноябре 1487 года, на севере, избалованном умным управлением графа Уорвика-Кингмейкера, а после него — Ричарда Глостерского, это повышение налогов, проведенное и в их интересах тоже, было воспринято местью нового режима оплоту доброго короля Ричарда. К несчастью, эти сантименты пришлись на период экономического спада. Что ещё хуже, из-за вышеописанных событий с «Ламбертом Симнеллом» и последующим за ним разбором полетов, со сбором налогов за 1487 год безнадёжно запоздали. А теперь пора было собирать уже следующий налог вместе с несобранным предыдущим.
Не самым умным решением Генри VII оказалось и назначение людей, близких в свое время к Ричарду III, сборщиками этих налогов. Логически, решение выглядело безупречным: никого люди не ненавидят так, как тех, кто залазит к ним в карман, выгребая оттуда налоги. Соответственно, популярность таких сомнительных для нового режима фигур как граф Нортумберленд и бывший декан из Миддлхема Уильям Биверли, неизбежно должна была померкнуть. Со своей стороны, главной их опорой, в атмосфере враждебности, неизбежно становился король. Тем не менее, политика политикой, а налоги должны собирать те люди, которые умеют это делать, и, главное, имеют соответствующую репутацию и умение договориться. Когда налоги собираются с медвежьей грацией, начинаются беспорядки, что и случилось в апреле 1489 года в Кливленде.
Йомен Джон Чемберс поднял группу людей, протестующих то ли против налогов в целом, то ли против того, что их собирали на севере ради войны с Францией на юге (как северяне это видели), и повел их в Йорк, дабы поднять в городе максимально много шума вокруг своего дела. Король, который категорически не хотел, чтобы глас народа раздался в Йорке, велел Нортумберленду, ремонтирующему Скарборо Кастл, марширующих перехватить и отправить по домам, добром или худом. Финал этой истории известен: Нортумберленда просто-напросто убили, сведя с ним, по-видимому, счеты за поведение во время битвы при Босуорте, и никто из сопровождающих графа ради него и пальцем не шевельнул. Конечно, с одинаковым успехом можно утверждать и то, что убили графа просто в процессе бунта против новой налоговой политики, а показательное безразличие людей Нортумберленда к его жизни говорило просто о том, что тот был плохим господином. В данный момент, обе версии имеют своих сторонников.
В Йорке же, олдермен Томас Рангвош, открыл 15 мая ворота города, и впустил изрядно разросшуюся делегацию из Кливленда в город. Надо сказать, что масштаб йоркширского инцидента мог бы быть больше, если бы убивших графа Нортумберленда не потрепал Томас Говард, граф Суррей, выпущенный, наконец, из Тауэра. Собственно, ему в процессе удалось даже разогнать часть кливлендцев, а Чемберса, их предводителя, повесить. Но знамя восстания подхватил сэр Джон Эгремонт, незаконнорожденный внук 2-го графа Нортумберленда — эти две ветви рода Перси находились в контрах довольно давно. Судя по всему, все полагали, что поскольку внимание Генри VII занято Бретанью и Францией, для севера сил у него не найдется — и ошиблись, причем ошиблись по-крупному.