Да, это была близорукость гуманитариев, изучающих идеи античных философов в отрыве от реалий античной жизни, но, возможно, именно так и создаются идеологии. Колет, Мор, Эразмус, Монтжой, Лили, и, представьте, Волси тех лет — все они хотели очистить церковь от наносного и вернуть её к первоначальной идее, к гуманизму. Что касается Генри VIII, то Колет станет в будущем его капелланом, и останется в этой должности до самой своей смерти от потовой лихорадки в 1519 году. Да, несмотря на то, что он осуждал милитаризм знати, и даже проповедовал против французских походов, тогда как его король бредил воинской славой.
Но пока мы находимся в Англии, где правит Генри VII, прекрасно понимающий, что иностранные философы ранга Эразмуса, имеющие друзей в английских академических кругах, добавляют его правлению блеска. Этот король действительно искренне ценил классическое образование, и действительно понимал идеи гуманизма, но, в отличие от ученых, он-то жил в реальном мире, и имел дело с реальными людьми, обуреваемыми страстями. Так что для контактов с академической братией он держал епископа Ричарда Фокса, который был и ректором Кембриджа (помимо всего прочего) и хорошо вышеупомянутую братию знал, не будучи ни с кем из них в дружеских отношениях. Что не мешало ему пользоваться талантами пригретых гуманистов — есть мнение, что идея «вилки Мортона» принадлежала, на самом деле, Томасу Мору, которому увлеченность гуманистическими идеями ничуть не мешала быть довольно жестким и прагматичным политиком.
И отчего бы нет? Человек, имевший целью сделать серьезную карьеру, должен был быть в фаворе у короля. А поскольку у самого короля ни при каких обстоятельствах не хватило бы времени лично оценить тех, кто хотел попасть у него в фавор, была построена целая система, включающая королевских секретарей и советников, задачей которых было не упустить полезные таланты, но отфильтровать всяческие посредственности. Но талантов-то было много, а должностей и стипендий для них, все-таки, намного меньше, так что атмосферу вокруг раздачи государственных милостей дружественной назвать было нельзя. Более того, даже бывшие уже в фаворе таланты никогда не могли быть уверенными, что кто-то не протолкнет своего ещё более талантливого кандидата на уже занятое место.
У Эразмуса, впрочем, скоро появилось свое секретное оружие, при помощи которого он надеялся пробиться прямиком в сердцевину власти — в королевское семейство. Оружие звалось Андреа Аммонио, блестящий выходец из Италии, который, к тому же, был молод, хорош собой, и относился к Эразмусу как к полубогу. В Англию его привез Сильвестро Гигли, ставший покровителем Аммонио, и вскоре молодой человек был уже среди учителей принца Гарри.
Академическая вражда и не только
Как я уже упоминала раньше, вокруг кормушки с королевскими милостями при дворе Генри VII шла беспощадная борьба, в которой никто не мог быть уверен, что его не потеснят. Именно в такой ситуации обнаружил себя уже упоминавшийся здесь (в связи с осадой папы Юлиуса II на предмет диспенсации для брака принца Гарри и Катарины Арагонской) кардинал Адриано Кастеллеси, которого в делах стал всё больше и больше заменять рекомендованный папой Сильвестро де Гигли. Кастеллеси некоторое время побесился, а потом взорвал бомбу, представив Ричарду Фоксу доказательства, что папская лицензия клерикальному дипломату Роберту Шербурну, делавшая того епископом Сен-Дэвидса, была поддельной. Фокс изучил лицензию и согласился, что да, это подделка. «Гигли — умелый фальсификатор», — победоносно усмехнулся Кастеллеси, который был с Фоксом в хороших отношениях.
Разумеется, Фокс доложил о случившемся королю, от чего его величество чуть удар не хватил. Если Гигли подделал один документ и это стало известно, то и прочие доставленные им документы теряли кредибильность. Это ничего, что сам Генри VII прятал козыри в обоих рукавах — секретный отказ принца Гарри жениться на Катарине Арагонской в одном, и диспенсацию на этот брак в другом. Но сам факт, что из-за свары между его собственными дипломатами важнейшие политические документы публично стали подозрительными — это выбешивало.
Естественно, первой реакцией короля было желание свернуть шею именно Кастеллеси, который заварил кашу явно из незамутненного желания надавать конкуренту по ушам, ославив его мошенником. И нет, ни о благе короля, ни вообще о том, к чему приведет его выпад, Кастеллеси не задумывался. А привел его выпад к тому, что два в своем роде столпа исполнительной власти в королевстве, Фокс и Ворхэм, решительно рассорились. Ворхэм, как архиепископ Кентерберийский, не мог и не хотел себе позволить выступить против Гигли, который был родичем самого папы Юлиуса II, который очень ревностно продвигал своих родных и близких если и не на теплые (временами они становились откровенно горячими), то на значимые позиции. Фокс же ставил на Кастеллеси, хотя тот именно в Риме был на данный момент бесполезен, потому что являлся ставленником предыдущего папы, Борджиа, которого нынешний папа ненавидел как чуму.