Шевалье оперся на руку Кавриаги: все-таки это была рука не сицилийца.
Вскоре на вершине крутой улицы за разноцветными гирляндами сохнущего белья взору открылась церквушка в стиле примитивного барокко.
— Это Санта Нимфа. Пять лет назад в ней убили священника. Прямо во время службы.
— Какой ужас! Стрельба в церкви!
— А кто говорит про стрельбу? Мы слишком добрые католики, чтоб позволить себе такое бесчинство. Просто в вино для причастия подмешали яд, это и пристойнее, и, я бы сказал, больше отвечает совершению таинства во время литургии. Чьих рук это дело, до сих пор неизвестно: священника все любили, у него не было врагов.
Подобно человеку, который, проснувшись среди ночи и увидев сидящее в ногах постели привидение, пытается, чтобы не умереть от страха, убедить себя, будто это шутка веселых приятелей, шевалье ухватился за спасительную мысль, что над ним хотят посмеяться.
— Забавная история, князь, по-настоящему забавная! С такой фантазией вам бы романы писать, — заметил он, но голос у него дрожал, так что Танкреди стало жаль его, и хотя по дороге к дому они прошли мимо еще нескольких не менее памятных мест, он решил воздержаться от роли историка и заговорил о Беллини и Верди, одно упоминание которых действует как чудодейственный бальзам на итальянские раны.
В четыре часа пополудни князь послал сказать шевалье, что ждет его в кабинете. Кабинет представлял собой небольшую комнату. На стенах, под стеклом, красовались охотничьи трофеи — чучела считавшихся редкими серых, с красными лапками, куропаток; одну из стен облагораживал книжный шкаф — высокий, узкий, набитый годовыми собраниями математических журналов.
Над большим креслом для посетителей — созвездие миниатюрных портретов: отец дона Фабрицио князь Паоло, смуглолицый, с чувственными, как у сарацина, губами, в черном придворном мундире с лентой Святого Януария через плечо; княгиня Каролина, уже овдовевшая, светлые волосы собраны в высокую прическу, строгие голубые глаза; сестра князя, княгиня Джулия Фальконери, на скамейке в саду, бордовое пятно справа — раскрытый зонтик, лежащий на земле, желтое пятно слева — трехлетний Танкреди, протягивающий матери букетик полевых цветов (эту миниатюру дон Фабрицио незаметно сунул в карман, пока судебные исполнители описывали имущество на вилле Фальконери). Чуть ниже — Паоло, первенец, на нем обтягивающие штаны для верховой езды, еще секунда — и он вскочит на горячую лошадь с выгнутой шеей и сверкающими глазами; затем несколько безымянных родственниц и родственников: одни выставляют напоказ массивные драгоценности, другие скорбным жестом приглашают обратить внимание на мраморный бюст какого-то предка. Это созвездие венчала, словно Полярная звезда, миниатюра побольше, запечатлевшая самого дона Фабрицио: ему чуть за двадцать, рядом жена, совсем еще девочка, ее темноволосая головка любовно лежит у него на плече; он розовощекий, в серебристо-голубом мундире королевского гвардейца, лицо, озаренное довольной улыбкой, обрамляют по-юношески редкие белокурые бакенбарды.
Не успев сесть, шевалье принялся излагать суть возложенной на него миссии:
— После успешного присоединения, то есть, я хотел сказать, после благополучного объединения Сицилии с Сардинским королевством, туринское правительство намерено назначить некоторых уважаемых сицилийцев сенаторами королевства. В этой связи властям провинции поручено подготовить список таких людей и представить его на рассмотрение правительства с дальнейшим представлением на утверждение королю. Естественно, что в Джирдженти сразу подумали о вас, князь, учитывая вашу принадлежность к славному старинному роду, ваш большой личный авторитет, научные заслуги, а также независимую либеральную позицию, занятую вами во время недавних событий.
Эта короткая речь была приготовлена заранее: шевалье набросал ее карандашом в записной книжечке, которая сейчас покоилась в заднем кармане его брюк.
Лицо дона Фабрицио не шевелилось ни одним мускулом. Взгляд прятался за полуопущенными тяжелыми веками. Поросшая золотистыми волосками лапища целиком покрывала стоящий на столе алебастровый купол святого Петра.
Уже знакомый с умением словоохотливых сицилийцев придать своему лицу неприступно-мрачное выражение, когда им что-то предлагают, шевалье не дал себя обескуражить.
— Прежде чем отправить список в Турин, мои начальники решили сообщить вам об этом и узнать, как вы отнесетесь к подобному предложению. Просить вас о согласии, на которое в Джирдженти очень рассчитывают, поручили мне, и благодаря этому поручению, этой миссии, которая привела меня сюда, я теперь имею честь и удовольствие познакомиться с вами и с вашей семьей, с этим великолепным дворцом и живописной Доннафугатой.