Стража пропустила Айзека без лишних вопросов, лишь угрюмо кивнув ему в сторону входа в эльфийское крыло. Высокие потолки, белоснежный мрамор, резные ставни – красивая обертка, скрывающая жестокость, алчность и расчетливость.
Айзек чуть пошатнулся, остановился. Шум водопадов бил по вискам. Пропитанным влагой воздухом было тяжело дышать. Стражники, стоявшие у пилястров, не изменились в лице, не посмотрели на скорчившуюся бледную фигуру в тёмном плаще, заметно контрастирующую с белоснежной чистотой фона.
«Надо поспать. Я не продержусь дольше пары часов на ногах», — вяло отметил Айзек и упрямо продолжил путь. Он шёл мягко и бесшумно скорее по привычке, нежели специально.
Уже на подходе к широкой арочной двери, инкрустированной золотыми листьями, повеяло удушающим ароматом цветущих яблонь.
Айзек не снял капюшона, не стал стучать – не было необходимости. Бордлейн ждал его, а значит, в ближайшее время никто не потревожит Хранителя. Эльф тенью проскользнул в кабинет, встал на одно колено и замер, смиренно ожидая.
Воздух наполнял сладкий, терпкий аромат множества растений, в изобилии расставленных по всему залу, но особо выделялся запах цветущих яблонь, которых тут не было.
Его Святейшество сидел в одиночестве за огромным, практически пустым столом. Солнечные зайчики, отражаясь от глади пруда, прыгали по белоснежной, расшитой золотом мантии. Чёрные длинные волосы Хранителя были стянуты в тугой хвост. В чертах лица Бордлейна было нечто зловещее, не присущее другим эльфам, а от голубых глаз веяло холодом.
По центру стола стояла золотая чаша, наполненная нарезанной печенью, тёмно-красным пятном выделявшейся среди всего правильного и светлого. Бордлейн лениво выбирал куски и кидал их возбуждённо расправившей крылья демоно-птице из Шепчущего леса. Чёрная, мёртвая, разлагающаяся и распространяющая кислый запах прелой листвы, она сидела в просторной клетке, свисающей с тянущейся откуда-то сверху цепи.
Большинство эльфов находило голос Бордлейна мягким, как шелест листвы. Да, в этом голосе была мягкость, но Айзеку он казался сухим, ложным, обманчивым.
— Родриго раз за разом делает вид, что мои послания не доходят до него. Видимо, он решил, что со мной пройдут такие игры, — задумчиво протянул Бордлейн, и Айзек вздрогнул, ибо глаза его уже начали закрываться. Хорошо, что Хранитель не мог видеть этого из-за низко опущенного капюшона. Не мог или не хотел. — Набивает цену. Он не первый и не последний. Не знаю, кого Родриго отправляет уничтожать моих священников, но найди его и убей. А также, — Бордлейн вытер руки и протянул Айзеку заранее заготовленный кожаный свёрток. На свёртке стояла печать. — Внутри послание. Доставь его любой ценой и передай лично в руки Родриго.
III. Синий дракон
Дракон – есть полёт.
Иллирио
Разрушенный город скалил в небо черневшие в зареве огня кости домов. Огонь ревел, бушевал и смеялся, упиваясь своей безраздельной властью, извергая снопы въедающихся в темноту искр. Языки пламени, шипя, танцевали свой дикий танец поверх тел, усеивающих некогда прекрасные улицы. Запах гари, крови и палёного мяса впивался в лёгкие, с дымом уносился ввысь, бросая вызов бездействующим богам. Небо, затянутое чёрными тучами, раскалывалось раскатами грома, словно вот-вот должен был пойти дождь и потушить всё это безумие – но дождь не шёл.
Наступила тишина. Мёртвая, неестественная пустота. Сквозь летящий пепел Иллирио увидел всадника, направляющего твёрдой рукой коня прямо на юного дракона. Иллирио сжался, хотел зажмурить глаза, но был не в силах отвести взгляда. Фигура, вырисовывающаяся в дыму чёрным призраком, завораживала, гипнотизировала. И Иллирио смотрел, смотрел не мигая, не в силах даже дыханием нарушить образовавшуюся тишину.
Чёрный, как бархат, конь ступал без страха, пронося через огонь своего жуткого всадника. Он шёл неторопливо, величественно, и языки пламени отклонялись в стороны, не смея трогать чёрную бестию и человека, облачённого в красную, забрызганную кровью мантию. Человек сидел прямо. Чёрные волосы отражали огненные блики. Но больше всего дракона поразило его лицо. Лёгкая самодовольная улыбка исказила изящные, почти эльфийские черты, а выражение, застывшее в карих глазах, внушало первобытный ужас. Так созерцает василиск погибающую в агонии добычу. Всадник взирал вдаль, поверх полыхающих трупов и оседающих зданий – несомненно, это был взгляд человека, который отчетливо видел свою цель и готов был идти к ней по головам врагов и союзников.