Иллирио проснулся, вздрогнул, словно его ударили. Рассеянным взглядом он осмотрел грот. Некогда здесь был один из входов в Лабиринт, но обвал отрезал путь в подземье. Иллирио вздохнул – он не любил пещеры и был рад, что между ним и чёрной пустотой, населённой кровожадными тварями, лежала толща камней и глины.
Светало, грот погрузился в мягкий полусумрак, что простоит здесь до самого вечера.
Иллирио осторожно поднялся, размял затёкшие лапы, расправил и потянул крылья. Дракон покосился на брата – тот всё ещё спал, свернувшись чёрным клубком в самом углу грота, занимая добрую треть их укрытия. Драгон являл собой величественное зрелище – серый свет играл на аспидной чешуе громадного ящера, переливаясь, словно чёрная ртуть. Сам Иллирио размерами был чуть больше дикого лиса.
“Он спит и не видит снов", — устало и не без зависти подумал Иллирио.
Иллирио, осторожно ступая, вышел из пещеры. Чешуя глубокого синего цвета слабо замерцала в рассветных лучах. Солнце бледными пальцами тянулось через толщи клубящегося, оседающего белой дымкой тумана. Видимость была практически нулевой, и дальше вытянутой лапы простиралась лишь белая пелена.
Иллирио не хотел думать о скорой смерти, но страшные мысли неизбежно настигали его, как неизбежно разбивается волна о прибрежные скалы.
Горный воздух морозил чешую, привыкшую к солнечному свету. В Драконьей Долине всегда светит солнце, ночи короткие, сама земля там лучится теплом. А здесь, на окраине Хребта, холодно. Иллирио вздохнул, выдохнув облачко пара. Сладко-горькие мысли о доме больно ранили его.
Они шли чуть ниже горного гребня в сторону крутого склона. Камни неприятно холодили подушечки лап. Небо, затянутое грозовыми тучами, пугало и завораживало. Гремел гром, молнии, бьющие в гребень, озаряли округу яркими вспышками, высвечивающими среди серого камня фиолетовые подушки камнеломки и зеленые — мха.
Иллирио хотел было сказать, что им стоит переждать грозу, как они подошли к краю.
Драгон сел у самого обрыва, повернул громадную, увенчанную массивными рогами, голову. Аспидная чешуя чернела на фоне грозового неба, золотом отражала вспышки молний.
— Лети, — пророкотал он, прищурив горящие презрением глаза цвета раскаленного янтаря. Глаза матери были такого же цвета.
Иллирио подошёл к краю, внутри у него всё сжалось. Крутой склон щерился обломками скал, уходил далеко вниз, пропадал в чёрной пелене тумана.
Мысли дракона снова вернулись к матери. Её образ маячил на границе сознания – родной, тёплый и далекий. Этот образ вырывал его из тьмы и безумия, тянулся к Иллирио отчаянной любовью, которая, впрочем, не могла уберечь его от неминуемой гибели.
Огромная драконица лежала, подвернув под себя лапы и подставив морду солнечному свету, льющемуся из проломов в своде. Она была недвижима, сливалась с камнем. Синяя, потускневшая чешуя блекло переливалась. Казалось, Илия Синяя Смерть наслаждается последними теплыми лучами осеннего солнца, но это было не так.
Мысли её были печальны и витали далеко от залитых солнцем долин. Где-то, на пиках Драконьего хребта, проходил своё испытание, свой смертный приговор, её младший сын – Иллирио. А старший, Драгон Черная Смерть, выступал в роли палача.
Илия положила массивную голову на передние лапы, приоткрыла глаза, раскалённым янтарем блеснувшие в полумраке.