И еще мне думалось о том, что это — Провинция (именно с большой буквы!). Та неведомая никакой части света, вернее, не существующая нигде в мире, грандиозная российская Провинция. Та самая, которую никогда не удавалось одолеть никакому внешнему врагу, но которая удивительно подчинительна и доверчива (прямо-таки по-детски) к собственной Столице. И еще удивительно нетребовательна к столичным указам и мнениям, хотя и упрямо неисполнительна, предпочитая при любой возможности жить по-своему, как повелось от веку. А кроме того, потрясающе несведуща во всех столичных хитросплетениях, в таинственных ходах и комбинациях, выбрасывающих на поверхность «мудрые» и «своевременные» решения. А Провинция махнет бездумно рукой: э-э, не про нашу честь, не по нашу головушку!
«Россия сильна провинцией», — утверждал Карамзин. Но, может быть, нынешняя провинция совсем уже и не та? Пожалуй, не та... Наверное, изменилась: не такая уж бездумная и покорная, как о ней мыслят в столице. Кстати, в столице, слишком отяжелевшей от собственной значимости и довольства. От привычки к беспрекословности и всезнайству. От всемирной монументальности — Москва! Москва! И еще, как ни печально, — отъединившейся от России...
Вы только подумайте: почти 90 процентов российских предприятий подчинены союзным ведомствам?! Которые, как известно, наднациональны и непатриотичны. Подчинены Административно-Командной Системе, безликому Центру. Ведомства — спруты, ведомства — пиявки... Россиянам практически ничего не достается из того, что они производят. Вот данные 1988 года: прибыль России составила 188 миллиардов рублей. Из них отчисленно в общесоюзный бюджет (кто им командует?..) —101 миллиард, или 61%. Как же так можно из года в год, из десятилетия в десятилетие?.. И сколько еще это будет продолжаться? Сколько еще они хотят — ЦК КПСС, Совмин СССР — чтобы это продолжалось?
Вы знаете, о чем я подумал в Орле, — а почему бы Провинции, то есть России, не учредить свою собственную столицу в Срединной России? И именно здесь, при впадении Орлика в Оку. Сверхнеожиданная мысль? Но место-то в самом деле подходящее — и во всех смыслах!
В общем, нравится мне Орел. Он красив по-русски, особенно в центре, где каменные набережные, и тенистые деревья, и зеленые кручи, и старинные дома тех самых тургеневских «дворянских гнезд». Нравится и характер горожан — открытый, горделивый, и я бы еще так определил: уважительный — и к другому, и к себе.
И всё путешествие во мне неотвязно звучало: Орёл, размахни крыла́!
8. Технарь и «афганец»
Мы свернули с шоссе, чтобы проехаться по проселкам...
Компаньоном и поводырем для меня теперь был Тимур Николаевич Анфилов, инженер, занимающий ведущее положение в конструкторском бюро одного из крупных орловских заводов, — дальний мой родственник. Вы, естественно, спросите: а что же с Павлом Владимировичем Пантелеенко? Отвечаю: он улетел в Москву.
Вам хотелось бы знать подробности? Пожалуйста. Еще вечером того дня, когда мы наконец добрались до Орла, преодолев, в общем-то, серьезные препятствия — и заброшенный белевский тракт с лужами-озерами — помните? — словно лунными кратерами, заполненными непроницаемой водой; а затем не менее коварный болховский тракт, который тянется в пограничье Тульской и Калужской областей, а потому мало кого заботит — его засыпали острыми каменьями, взявшись за ремонт, создавая так называемую «подошву», да и бросили, как и всю брежневскую программу «подъема Нечерноземья», — езда по этим штыкам-каменьям на легком «жигуленке» была и инквизицией, и преступлением; но все-таки при неспешности и осторожности мы добрались до Болхова, и даже без проколов; так вот, в тот же день в гостинице «Салют», когда я от усталости завалился спать, Павел отыскал планеристов, кто-то из руководителей соревнований даже оказался ему знакомым.