Короче, храни нас, бог, от ярости норманн. В себя я пришел уже в стороне от концерта, в окружении нескольких омоновцев.
Сашка тоже была тут.
– Отпустили его, – крикнула она. – А ну-ка, быстро отпустили!
Ей тоже, кстати, досталось. Пострадала блузка – правого рукава не было. То есть он имелся, но автономно торчал из кармана. Левая сторона жилета неприятно распорота – то ли очень острым ножом, то ли бритвой, из разреза вываливался пух. Губа распухла.
Но в целом она выглядела бодренько.
– Я сказала – отпустили, – рыкнула она.
Саша полезла в карман, полицаи среагировали, подскочили, вывернули руки, надели наручники.
Саша еще что-то пригрозила, но полицаи вступать в дискуссии не собирались, быстренько поволокли ее прочь. Я попытался дернуться, но ко мне тут же был применен стремительный прием, в результате которого я оказался на асфальте лицом вниз, с заведенной за спину кистью, а еще через секунду меня уже тащили куда-то три здоровых омоновца.
Как оказалось, полиция была заранее подготовлена к концерту «Анаболиков» – в проулке рядом с рыболовным магазином дежурил омоновский автобус, и две милицейские «буханки». «Воронки», возникло у меня в голове правильное слово.
Вообще-то я часто видел такое по телевизору и в Интернете, но чтобы вот так, собственноручно, нет. Интересно. Много разной полиции, обряженной в пластмассовую броню и похожей на космических штурмовиков, так что пока меня несли, я успел почувствовать себя немного Люком Скайуокером, и вообще, борцом за свободу.
– Этих в автобус, – велел полицейский в начальственном бронежилете. – Принимать по-мягкому.
– Не имеешь права, – серьезно заявила Саша. – Мы несовершеннолетние.
– Ага, – усмехнулся полицейский.
Нас затолкнули в автобус, усадили рядышком на передние сиденья и пристегнули наручниками к ввареным в стенки скобам. Не больно, кстати, но странные ощущения я перенес; это необычно – видеть собственную руку в наручнике.
– Не имеете права пристегивать, – сказала Сашка. – Мы несовершеннолетние, нас нельзя пристегивать! Это серьезное нарушение!
– А нечего сопротивление оказывать, – огрызнулся полицейский. – Сидите теперь.
Ну, мы стали сидеть.
Внутри автобуса было не очень много народу. В основном нетрезвая молодежь всякого сорта, от лохматых студентов в белых мокасинах до стриженых парней в коротких ветровках. Ну, еще парочка совсем посторонних товарищей неопределенного возраста, непонятно как сюда вообще попавших, видимо, за компанию. Имелись в автобусе и какие-то другие люди, пристегнутые, видимо, «по-жесткому», с заведением рук за спину, эти выглядели так… Так, что было ясно – «по-жесткому» их взяли не зря.
– Ты что, первый раз? – спросила Сашка.
– Ага.
– Понятно, – Сашка устроилась поудобнее на сиденье. – Не переживай. Скоро выпустят.
– Да я и не переживаю…
– Переживаешь, – Сашка улыбнулась. – Все переживают, когда первый раз в обезьянник попадают. Я тоже переживала. Сейчас нет. Да мы до обезьянника и не доберемся, скоро Борис подъедет.
– Какой такой Борис? – спросил я.
– Старший офицер… Короче, он решает проблемы. Серьезный мужик. Сейчас.
Сашка достала телефон, позвонила.
– Да, я. Да, приняли, представляешь? Кукуев ручей, автозак. Не, пока по-мягкому. Да, ждем.
– Телефон! – крикнул омоновец. – Убери телефон.
Сашка послала ему воздушный поцелуй.
Омоновец оказался рядом и попытался телефон отобрать, но Сашка ловко спрятала его в жилетку. Боец протянул было руку, но Сашка вдруг дико взвизгнула. Громко и истерично, омоновец отскочил.
– Шмонать меня не советую, – сварливо сказала Сашка. – Очень потом пожалеешь.
Омоновец плюнул и отступил в сторону.
Глава 5
Инсекторцизм
– Может, еще капнуть? – спросила Алька. – Что-то медленно бегут. Капнуть каплю?
– Я те капну.
Я отобрал у Альки пузырек и прочитал:
– «Одну каплю на десять килограмм веса». Капнули уже три. Я думаю…
Я поглядел на собаку.
Она послушно сидела на полу и смотрела на нас. Терпеливо и внимательно, улавливая каждое движение; так могут смотреть только псы.
– А вдруг она больше весит?
– Может быть.
Наверное, больше. Вон какая здоровенная. А после трех капель на самом деле бегут не очень шибко, с прохладцей.