— Слава богу, я уже начала думать, что ты в тех кустах и живешь! — Она осторожно присела в старенькое кресло. Степан возился на кухне. Пахло чем-то пряным и пыльным.
Внезапно девушке стало страшно — притащилась домой к незнакомому мужчине, которого иначе как «странным» не назовешь. Пять утра. Ладно, начало шестого. Но все равно — ночь, считай, еще. Родители понятия не имеют, где она.
Даря покосилась на дверь. Интересно, запер? Может, выскочить, пока не поздно? У ног примостился Ласун, высунув язык, заглянул гостье в глаза. «Нет, не выскочишь», — так и читалось в смышленом, почти человечьем взгляде.
— Чаю хочешь? — Девушка вздрогнула, Степан стоял над ней с чашкой в руках.
— Нет… я…
— А мне надо. Сладкий чай. После работы необходим просто.
— Ты хотел что-то показать? — Почему-то ей стало очень спокойно. Дворник присел на корточки рядом с креслом. Поставил чашку на пол. Потянулся за метлой.
— Сейчас. Попробуем. Смотри, почувствуешь себя плохо, говори, кричи — я остановлю! — и отломал от метлы прутик. Даря медленно протянула руку.
Радуга. Огромная черная лужа (лужа ли?) расцветает на глазах, клубится облаком, переливается яркими цветами.
Степан согнулся у жасминовых кустов.
Тяжело дышать. Ему. И мне…
Радуга беснуется, мигает. Дворник с трудом выпрямляет спину, катится градом пот, темнеет в глазах.
Топот ног.
Пристроился за кустом Ласун, удобряет красавец-жасмин.
Топот.
Запах гвоздик.
Ваня!
— Стой! Назад! Не приближайся! Ласун, сюда!!! — Степан кричит, нет, хрипит только. А я? Кричу-хриплю вместе с ним.
Спешит по важному делу подросток, прижимает к груди горшочек с гвоздиками. Что там этот крендель с метлой бормочет? Не разобрать… Откуда он тут вообще взялся? А! Какая разница! Быстрее надо! Дарька ждет!
Мчится парень с цветами на встречу с радугой. С блестящей, опасной, но невидимой для большинства людей.
Летит ему наперерез верный пес Ласун — услышал, дружочек, почуял…
Глаза, яркий свет, как же режет глаза, мамочки!
С размаху влетел в радужное облако Иван. Жалобно заскулил опоздавший на долю секунды Ласун.
Темнота.
Жуткая боль в висках. Слабость по всему телу. Даря с трудом открыла глаза. Поняла, что Степан успел перетащить ее на диван. Мокрое полотенце на лбу приятно охлаждало, приводило в себя.
— Говорил же — станет плохо, кричи. Много увидела?
— Думаю, все. — Слова давались через силу. — Что это было? Ваня… Что с ним?
— Вот это я подобрал возле радуги. — Степан поднес к ее глазам самодельную открытку в форме гвоздики.
Твоя Дарина», — прочитала девушка, подавив подступающий к горлу комок.
— Узнаешь?
— Это… Это было в горшке с цветами… — Она приподнялась на локтях, кружилась голова, жутко хотелось проснуться дома, в родной кровати. — Ванька… Я хочу знать: где он?
Дворник вздохнул.
— Знала бы ты, как этого хочу я… Сигарету? — Он протянул ей помятую пачку.
— Нет, я только утром курю… Это просто… неважно. Где Ваня?
— Как думаешь, чем я занимаюсь?
Даря пожала плечами, чувствуя себя полной идиоткой.
— Подметаешь улицы… И… И людей гипнотизируешь! — Внезапно она закричала, сдалась натянутым нервам, дала волю сжавшим горло слезам. — Что это за БРЕД, скажи?! Что за фокусы? Сначала с Кирой, потом со мной! Откуда мне знать, что Ваня… что это правда? Да я ж тебя совсем не знаю! А Кирка кого увидела?!
— Никого. Она не способна это видеть. С нее хватило эмоций. Впрочем, она бы и не почувствовала ничего, не будь радуги рядом… Метлу держал активированной.
— Какая… Да кто ты такой?
— Я — дворник, Даря. Настоящий. И мусор я подметаю настоящий — не ветки с окурками, хотя и на них приходится отвлекаться. Для отвода глаз.
— Как-кие окурки?
— Видишь ли, Даря. — Он присел на край дивана. — В мире очень много мусора. Люди сорят постоянно. А убирать за собой никто и не думает…
— Не понимаю!
— В жасминовых кустах месяц назад погибла девушка. От рук жестоких подонков. А еще раньше другая девушка дала там пощечину своему парню. Ни за что практически. А где-то за месяц до этого ребенок пнул котенка. Все под теми же кустами.
Даря молчала. Хотела о многом спросить, с чем-то поспорить, с чем-то согласиться, но вместо этого сидела и молчала, уставившись в одну точку.
— Если бы я пришел сюда на полгода раньше и вымел мусор до того, как он разросся… Но дворников мало, а мусора так много!
— А Ваня? — прошептала наконец девушка. — С ним что случилось?
— Он… Ему просто не повезло, прости. Понимаешь, чтобы вымести и заполировать мусор, надо сначала активировать все то зло, которое он в себе несет…
Дарина грустно улыбнулась.
— Ты говоришь, как учитель в школе.
— Надо поднять его на поверхность, — Степан, кажется, ее не слышал, тараторил, словно студент на экзамене, — мусор, в смысле. Довести до точки кипения! Только так его можно уничтожить. Но проблема в том, что такая активированная грязь очень опасна для простых людей. Про Бермудский треугольник слышала?
Даря ответила возмущенно-снисходительным взглядом.
— Ах, ну да. В общем, если вовремя не убрать мусор, если позволить ему накапливаться и разрастаться, то лет через сто таких треугольников по миру будет — греби не хочу! Но когда дворник заканчивает уборку, когда доводит грязь до крайней точки, то в итоге получает такой же треугольник. Всего на несколько минут. Пока не заполирует. Но иногда этих минут оказывается достаточно…
Радуга.
Ванька.
Яркий свет.
— Радуга, — растерянно пробормотала девушка.
— Да. Так мы называем это. Мусор — он черный. Но в последние минуты своего… гм… существования становится разноцветным. Прекрасным просто. Иногда мне даже жаль, что другие люди его не видят. А он… он прощается. И на прощанье забирает все, что попадает в его лапы. Поэтому и работаю ночью. Когда людей нет. Почти…
— Как мне Ваньку вернуть? Скажи!!! Ты же знаешь, ты должен знать! Ты… ты… да кто же ты? Постой, а я кто? Я ведь вижу это… Я…
Дворник печально покачал головой.
— Ты не понимаешь. Мы не волшебники. Мы просто люди, которые видят немного больше. Которые замечают то, мимо чего остальные проходят, не оглядываясь. И которым потом приходится за это расплачиваться…
Он помолчал, беззвучно шевеля губами.
— Я не знаю, где твой друг. Я пытался ему помочь, и за это мне тоже придется ответить.
— Он найдется! — Дарина почувствовала, как в ней закипает отчаяние. — Обязательно! Иначе! Не может! Быть!
Она встала, подошла к двери. Мысли путались. Какая-то одна крутилась в извилинах, никак не желая ловиться. Почему-то очень хотелось верить Степану. Не про Ваньку — а в принципе. Вот только верилось с трудом.
— Родители Ивана, — мысль-бегунья наконец остановилась, оформившись в слова, — они спрашивали о тебе. Они придут. Скорее всего с милицией. Уезжай отсюда! И это… открытку мне отдай!
— Не могу. Я храню все, что осталось, от них. Школьный дневник, кепочка, тапочек даже есть… На них — брызги радуги. Если кто-то из пропавших все-таки вернется, я о них узнаю. По этим брызгам. И помогу им вспомнить. Я надеюсь… Ну что смотришь, как на сумасшедшего? Даже Управление разрешило оставить вещи. Сказали: «Пусть будут брызги, только в саму радугу больше не лезь…»
Даря сокрушенно вздохнула и вышла.
СРЕДА
«Уезжай отсюда!» — Степан лежал, глядя в потолок. Уедешь тут, когда дело не закончено! Он покосился на часы. Пять минут назад вторник уступил место среде. Скоро подростки окончательно разбредутся по домам… С улицы раздался беззаботный девичий смех. Что ж, может, и не скоро… Звуки гитары. Звон стекла. Снова смех, теперь уже мальчишечий. Ох уж эта молодежь, шастает вечно до самого утра, работать мешает! Этой ночью он закончит дело. Осталось совсем чуть-чуть. Основную — самую большую и опасную (и — да! — самую прекрасную) — радугу он уничтожил вчера. Сегодня его ждут четыре маленьких — даже не радуги — осколка. Но достаточно опасных — днем лучше не трогать…