Мы ели с аппетитом и только дед Богдана не притрагивался к тарелке, а смотрел на нас. Он как будто оценивал каждого: Криса, который боялся, чтобы его не стошнило и, поэтому попросил сделать ему крепкого чая, Боцмана, который наворачивал вторую тарелку картошки, забыв про сало, колбасу и прочие дополнения к гарниру. Смотрел внимательно на своего внука, который, видимо чувствуя тяжёлый взгляд деда, смотрел в тарелку и не спеша хрустел огурцом. Смотрел и на меня.
- И какие у вас планы, музыканты? - оборвал майор недолгую полосу молчания.
- У нас концерт через пару недель в клубе, после которого многое решится, - вставил я информационную справку.
- По мнению некоторых критиков и продюсеров в нас есть потенциал, - вошёл в беседу Богдан.
- Знаете ребята, я не понимаю смысла вашей музыки, да и не понял бы его, даже если б послушал, поэтому судить вас мне не хочется, но по телевизору я вас не видел, из радиоточки вы не пели, вам не кажется, что те критики и продюсеры, о которых Богдаша говорит, это всё, как бы это по мягче сказать... Ну, ерунда, одним словом, - вот и всплыли подтексты недоверчивых взглядов деда.
- Товарищ майор, - я решил отвечать за всех, - мы в выгодном положении. Мы никому ничего не должны. Ну, не справимся, опозоримся, там, или, как вы говорите, продюсеры окажутся жуликами, да, скорее всего, так и есть. Значит, мы будем петь не по радио и не в телевизоре, а в переходах. Поверьте - далеко не самое плохое дело. Я лично таким способом смог на многое накопить, - выпалил я свою речь, и закусил брошенные слова грибной ножкой.
- Нам просто по кайфу, - как будто очнулся полуживой Крис, который, казалось, был занят пересчётом появляющихся почек на ветке дерева за окном.
- По кайфу? - с выражением недопонятости спросил майор.
- Ага, - утвердительно махнул головой Крис. - Я с отцом из-за этого поругался, а он мне те же вопросы задавал. Хотите и с вами поругаюсь? - Крис крутил головой и безразлично плевался своими репликами. - Или может самогончику, неужели не гоните? Врёте, если говорите, что не гоните.
- Крис! - рявкнул Богдан. - Я тебя сейчас протрезвлю на улице.
- Я - что? Я - ничего. Молчу, - закрывающиеся глаза выразили смирение.
- Богдан, проводи-ка товарища в курятник, пусть проспится, - голос майора был спокойным и сдержанным.
Крис шатаясь, его явно разморило от сытной и настоящей еды, поплёлся в сторону своего ложа. Рядом шёл Богдан, он его поддерживал одной рукой, а второй выписывал подзатыльники за резкий тон с дедом.
- Ну, а вы что скажете? - обратился дед к нам с Боцманом. - Вам тоже по кайфу?
- А что вы хотите услышать? - посерьёзнел Боцман. - Скажем так, нам не по кайфу, нам - очень нравится петь, играть. Вот ему, - Боцман махнул подбородком в мою сторону, - нравится стихи писать. И нам, я вам честно скажу, глубоко по барабану, что об этом кто-то думает.
- Свободные мысли в свободной стране,- улыбнулся я.
- Интересно, - майор достал пачку «Астры», в которой лежали его самокрутки. - Я понимаю - творчество. У меня когда-то в роте был паренёк, такие стихи писал шикарные. О войне, о славе, о чести, о девушках, которые ждут солдат - талантливый, вы не подумайте - и гражданские стихи я его читал. Всё по высшему разряду. Был знаменитостью нашей части, ездил на конкурсы. Я, после того как он дембельнулся, подсобил ему с устройством в газету. Так меня тот знакомый редактор весь вечер коньяком поил. По-моему, - майор плотно затянулся, - Саня его звали... Да... Саня Трухов, из-под Гомеля что ли. Не важно, в общем. Я у него в глазах видел огонёчек, которого у вас нет. Вы только и можете - нам по кайфу - мы пляшем. Это - хочу, это - не буду. И в телевизоре, и на радио - везде ваш вселенский Хаттагай. А где огонёк в глазах?
- Ах, если бы мы были и по радио, и по телеку, - мечтательно улыбнулся я, пропуская мимо ушей нравоучительную часть речи.
- Я в общем смысле.
- Я понял.
- А как вы определяете этот огонек в глазах? Почему вы у Сани Трухина его видели, а у нас нет? - вызывающе поинтересовался Боцман.
- А потому что... История еще не закончена. Слушайте. Газета стала регулярно печатать его стихи, на них обратили внимание в Москве, выписали небольшую премию, как талантливому молодому поэту. Приглашали в Литературный Институт. А один московский поэт по секрету сказал редактору, что ждёт Саню большое будущее, он, мол, в этом разбирается. Короче дорога открыта хоть куда, а тут - Афган. Саня рассказывал, что ему предложили отмазаться, проблемы это не составляло никакой - его уже тогда считали талантом всесоюзного масштаба, а он отказался. Короче, в горах мы снова встретились, я тогда еще капитаном был. А застрелили его через три дня, как он мне показал первое стихотворение из цикла, который он хотел назвать толи «Горное», толи «Мой хребет». Но это не важно. Важно, что сегодня его не помнит никто, ни одного стихотворения. Разве что архивы газетных подшивок смотреть. А вы бы поехали от девок перед сценой на войну, если бы была возможность обойти эту чашу, а? Я не думаю. Вот что я под огоньком понимал. Ясно?