- Душевная история, - сказал я.
- Наверное... - майор погладил седые волосы и вышел докуривать на улицу. Как раз в дверях появился Богдан.
- Уложил я этого мародёра, это ж представь, - парень хлопнул меня по плечу, - Эта пьянь обнаружила, что мы ему в вещи земли насыпали. Обещал сквозь сон нам эту землю в одно место засунуть. Чего потухли?
- Да тут дед твой такими историями угощает, что как-то не знаешь, что и думать, - поглаживая пальцем бровь, проговорил Боцман.
- Это не про Саню ли Трухина он вам вещал?
- Да-да, а ты тоже в курсе?
- Ага, в курсе, - секунду Богдан загадочно улыбался. - Не существовало в реальности никакого Сани Трухина. Вся эта история дедов рассказ, который он так и не сумел напечатать.
- Да ладно, - неверящим голосом сказал я.
- Он, по-моему, уже был майором, - задумчиво начал очередную, видимо, более правдивую историю Богдаша. - Карьера пёрла, у начальства на хорошем счету и всё такое. В Афгане дед бывал, это правда, два раза по месяцу: налаживал снабжение. В общем, прочили ему постепенное получение полкана, а затем - академию генштаба. Так вот, когда он только стал майором, он написал рассказик, который назывался «Мой хребет» и отнёс его в какой-то минский литературный журнал, там почитали и сказали, что идея неплоха, но реализация хромает и что никогда вы, мол, писателем не будете, лучше занимайтесь строевой подготовкой. Как результат дед запил. Все свои перспективы карьерные он растерял. На пенсию так и уходил майором. А в последние лет десять взял моду - рассказ этот превращать в быль и вещать всем желающим, а вы и ушки развесили.
- Надо же, а так правдоподобно рассказал, аж проняло, - поёжился Боцман.
- Бывает. Он хороший, вы не думайте. Просто он враг всего, что не понимает, и для его возраста это нормально.
- А может он прав? - внезапно вставил я.
- В чем? - поинтересовался Богдан.
- В том, что нет у нас никакого огонька в глазах. В том, что всё механически, поем вживую, пока девка ноги не раздвинет, а там и под фанеру можно будет.
- Ну, тише, тише, - сказал Боцман спокойным тоном. - Я не играл под фанеру, и играть не собираюсь.
- Да дело же не в фанере, а в нашем отношении.
- Кто бы говорил, - цокая языком, вставил Богдан.
- Что ты имеешь в виду?
- А то, что ты сидишь на наркоте, а услышав выдуманную историю моего деда, внезапно вспоминаешь о совести.
- Ты мою наркоту не трогай. А что в совести плохого? - я начал улыбаться с диковатым видом.
- К чёрту совесть, - выпалил Богдан, - давай для начала из моего сарая в студию переедем, альбом запишем, а потом и о совести поговорим.
- Может не о чем разговаривать будет? - задумчиво проговорил Боцман.
- На месте разберёмся, - проглотив стакан компота, ответил Богдан.
Сонливость, создаваемая сытостью, грела локти и колени. Глаза хотели закрыться. Как-то внезапно мы с парнями сильно устали. Мысли о репетициях отошли на второй план. Захотелось к подушке. Захотелось шёпота соломы и дровяного запаха. Это состояние пронзило нас в первый же день пребывания в Тимошках.
Несмотря на раннюю весну, по ночам было холодно, и мы спали в одежде и под кучей одеял, дед Богдана запасся ими на всю жизнь. Днём репетировали, а в перерывах помогали бабе Люде по хозяйству. Три недели мы провели в деревне, и ни разу больше не заговорили с майором о вечном. В основном он занимался тем, что курил, ковырялся в земле, и бродил по соседям. Одному мужику из последнего дома организованной улицы помогал ковыряться в старом «Москвиче». Наши репетиции он не слушал, наверное, огонька он так и не увидел.
В день, когда нам нужно было уезжать, майор подошёл и пожал всем руки. Мне показалось, что мою он сжал как-то особенно сильно. Боцмана похлопал по плечу, а Богдана обнял и поцеловал в щеку. Когда отъехали, он стоял на обочине, курил очередную самокрутку и смотрел на ёрзающую по ямам «газельку». Больше я его, наверное, не увижу, а дед неплохой. Но как же глубоко засели во мне его слова про огонёк в глазах! Я чувствую, что весь отдаюсь сцене, я знаю, что мне нравится то, что я пою и играю, но всё же - что-то не так с совестью.