- Авось ко мне пристанет, - ответил старик на мой, брошенный на него взгляд, держа в руке маленький перочинный ножик, который ему оставила дочка для удобства.
- Ты как? Подержать сможешь? - бросила мне чернявая медсестра лет тридцати с большой грудью и боевым взглядом.
- Попробую.
Завалив его на матрас, мы с ней с силой прижали его руки к туловищу, дабы успокоить буйного.
- Ремень! Сними с него ремень, - грозно крикнула мне медсестра.
- Да застежка дебильная, - ковыряясь с дурацкой пряжкой рявкнул я, - через штаны сможешь?
- И то правда, - весело ответила работница в белом халате и, в течение пяти секунд, пробив ткань брюк, вогнала в задницу неуёмному психу седативное. - Готово. Отпускай. Сейчас успокоиться.
И тот действительно успокоился и заснул, слегка подёргивая ногами во сне. Я также попытался улечься, но не смог заснуть около часа. И только когда дрёма сменилась крепким и здоровым сном, всё пошло сначала: кварцевание, обход, анализы.
Около десяти утра я встретился наконец-то с моим врачом, которого медсестра Марина Павловна рекомендовала как пьющего.
- Ну что, как пальцы? - весело спросил у меня мужчина лет сорока с поседевшими висками, слегка затемнёнными очками и маленькой, но достаточно заметной родинкой на щеке.
- Лишь бы смог играть, - без лишней иронии ответил я.
- Лишь бы? Нет, мой друг, лишь бы - это не та частица, которую здесь надо употреблять, - он говорил, не глядя, ковыряясь в моей больничной карте. На кармане белого халата болтался бэйджик с надписью Коротов Виктор Валентинович, врач-травматолог. Мой доктор был высоким и поджарым, наверное, заражал больных желанием жить. Как-то не соотносилось у меня в голове то, что мне сказала Марина Павловна, с тем, что я видел.
- С «Лишь бы» нужно употреблять другие глаголы. Скажем: «Лишь бы смог нормально открывать дверь или пакет из магазина принести, - сквозь стекло очков я видел молнии в его глазах. - Вот какого лешего шляться ночью где попало?! - резко сменил он тон с приятного на отчитывающий. - Спасли мы твои пальцы, пару недель в гипсе и, что хочешь на гитаре сыграешь, нервы спасли.
- Нервы? - вставил со своей койки вопрос любознательного подростка дед Гриша.
- Нервные окончания, - с оглядкой на деда пояснил врач, - ещё немного и функции пальцев были бы неминуемо ограничены, а так - всё полностью восстановимо, - он снова стал добрым. - Но денька два надо полежать, для пущей уверенности, а там - можешь отчаливать.
Затем он пересел на кровать к дедку, у которого, как оказалось, были проблемы с позвоночником. Долго щупав еле заметную линию хребта на морщинистой стариковской спине, Виктор Валентинович приговаривал:
- Т-так... Запишем... Т-так... Пометим... - и его блокнот, видно таскаемый везде с собой, заполнялся кривыми строчками его почерка. Ну, он же врач. Я слышал, у них у всех почерк не ахти.
Новости с медицинских полей принесли мне надежду и радость. Вот только состояние моё не улучшилось: по-прежнему голова раскалывалась, кости предательски ломило, казалось, что скачет температура. Марина Павловна забеспокоилась обо мне. Она пристально смотрела на мой язык, щупала кончики ушей. Я подозревал, что у меня начинается ломка. В своих нарко-экспериментах я уже перешёл черту и умом понимал, что мне хочется увидеть перед собой заветный бумажный конверт от Сэнсэя. Конверт мне часто приносила Аня. Мы с ней болтали, иногда в шутку валялись в кровати - мы с ней стали друзьями, что ли. С шутками и прибаутками я провожал её к остановке и с помощью телефона перечислял деньги её на карточку. Ничего серьёзного я не брал, так трава, гашиш, чтобы расслабляло и будоражило рассудок. Но когда мы приехали из Тимошек, я решил взять что-нибудь посильнее, и попросил кокаин. Эффект был ошеломительный, мне очень понравилось, и теперь я хотел ещё, но для этого мне нужна была Аня.
Я понял, почему Марина Павловна всё больше стала мной интересоваться, ведь я должен был идти на поправку и это правда - синяки заживлялись как на собаке, многочисленных ссадин уже было не найти, а голова болела, меня потряхивало, температура скакала как линия пульса на кардиограмме деда Гриши.
- Что с тобой? - серьёзно спросила меня Марина Павловна в конце своей смены.
- Меня избили в парке, сломали пальцы, но, как выяснилось, не до конца сломали и вы спасли мне жизнь.
- Не жизнь, а пальцы.
- Они для меня и есть жизнь, - отметил я неожиданно для себя.