Я сглатываю.
— Я согласна. Полностью.
Он делает движение головой, похожее на кивок. Затем еще раз утыкается носом мне в шею.
— Ладно. Скоро, как ты думаешь?
— Да. Как только мы будем готовы. Мы не знаем, когда наступит зима и мы окажемся здесь в ловушке.
— Ладно. Хорошо. Мы начнем собираться и составим план действий.
— Хорошо, — я чувствую легкую дрожь внутри, но не дрожу. Я не уверена, что вообще могу дрожать, когда Зед лежит на мне в таком положении. — Мы придумаем план.
Я делаю глубокий вдох.
— И потом мы сделаем это.
Глава 6
Три дня спустя, незадолго до рассвета, мы собираемся покинуть хижину.
Скорее всего, навсегда.
В моем представлении это настолько масштабно, туманно и рискованно, что мне трудно удержать эту мысль в голове. Но в тот вечер мы с Зедом приняли решение, и оно окончательное. Никто из нас не сомневался в этом.
Это трудный выбор, но это лучший из множества плохих вариантов.
Нам удалось скрыть от Рины все страхи и волнения, поэтому она в восторге от нового приключения. Она только и делает, что рассказывает о том, что мы могли бы увидеть, что мы могли бы сделать и к чему мы могли бы прийти. Я делаю все возможное, чтобы умерить ее ожидания, чтобы она не слишком разочаровывалась, но я также не хочу разрушать ее надежду.
Прошло много времени с тех пор, как у меня была такая надежда. Это не та вещь, от которой можно легко отмахнуться. Только не в таком мире, как этот.
Последние дни мы собирали вещи, готовились и решали, что брать с собой, а что нет. Мы возьмем грузовик, пока хватит бензина, но на нем мы не доедем до конца. Шансы на то, что нам повезет и мы сможем заправиться по дороге, настолько малы, что о них едва ли стоит задумываться. Поэтому нам приходится строить планы, предполагая, что в конце концов мы вылезем из грузовика и остаток пути проделаем пешком.
Зед использует запчасти от бесполезного квадроцикла и пару ржавых велосипедов, чтобы сделать тележку для наших припасов, так что нам не придется тащить на спине все, что у нас есть. Вечером перед нашим отъездом Зед заталкивает упакованную тележку в кузов грузовика и закрепляет ее, чтобы она прочно держалась там.
Утром нам нужно будет загрузить еще несколько вещей, но в остальном мы готовы к отъезду.
В ту ночь мы с Зедом снова занимаемся сексом. Мы даже не говорим об этом. После того, как мы уложили Рину спать, он тянет меня к себе на кровать, и мы занимаемся любовью под одеялом, молча, настойчиво и страстно. Я так боюсь уезжать на следующее утро, что не могу заставить себя лечь спать в свою постель. Я остаюсь с ним на всю ночь, испытывая облегчение каждый раз, когда он просыпается ночью, обнаруживает, что отодвинулся, и снова заключает меня в свои объятия, крепко сжимая.
Может, он знает, что мне это нужно.
Или, может, ему это тоже нужно.
Мы встаем до рассвета и молча выполняем свои простые обязанности: моем посуду, одеваемся и готовимся к новому дню. Затем Зед будит Рину, и нам остается совсем немного дел.
Пока Зед загружает последние наши вещи в грузовик, мы с Риной и Дружком обходим хижину и двор, и мы прощаемся со всем. Со спальней. С ее кроватью. С ее стулом за столом. С дровяной печью, которая согревала нас зимой. С дождевыми бочками во дворе. С уличным туалетом. С тропинкой, ведущей к реке, где мы ловили рыбу. С садом, в котором мы так усердно работали. С нашим любимым деревом на опушке леса.
Мы прощаемся со всем на свете и нежно похлопываем все на прощание. Рина воспринимает все это серьезно, искренне благодарит все, что составляло нашу жизнь за последние годы. Она не плачет. Она никогда раньше никуда не уезжала, поэтому наверное не совсем понимает, что это значит.
Но я понимаю. И эта хижина была нашим домом — она защищала нас так долго. Я борюсь со слезами, когда мы в последний раз закрываем входную дверь, крепко похлопываем по дереву и прощаемся.
Я не хочу уезжать. Я бы хотела, чтобы нам не приходилось этого делать.
Зед ждет нас у грузовика. Он обнимает Рину в ответ, когда девочка подбегает к нему, но смотрит на меня поверх ее плеча, когда я подхожу медленнее.
— Это был хороший дом для нас, — говорит он, якобы обращаясь к своей дочери. Он все еще смотрит на меня. — Мы найдем другой.
— Может быть, еще больше! — говорит Рина. — У тебя может быть своя комната!
Зед усмехается и отпускает ее, ероша ей волосы. Сегодня утром я заплела их в две тугие косички, но они уже начали растрепываться.
— Я справлюсь и без комнаты. Мы можем обойтись тем, что найдем, верно?
— Верно. Пока мы вместе! Даже Дружок!
Пес следовал за нами по пятам, так что между его носом и моими пятками оставалось всего несколько дюймов. Очевидно, он знает, что что-то происходит, и очень беспокоится, что его бросят.
Когда я открываю пассажирскую дверь пикапа, киваю головой и цокаю языком, он радостно тявкает и запрыгивает внутрь.
В кабине грузовика нам будет тесно вчетвером, но мне не нравится мысль о том, что Дружок будет болтаться в кузове, пока мы едем. Я бы предпочла тесноту, чем риск того, что он пострадает.
Рина забирается следом за ним и садится посередине сиденья между мной и Зедом.
Зед садится за руль и, наклонившись, возится с проводами, пока двигатель не заводится. У нас почти полный бак бензина, так что нам должно хватить на приличное расстояние. Это сэкономит нам много дней пути пешком.
Это благословение, которого мы не ожидали.
— Все готовы? — спрашивает Зед. Его тон теплый и непринужденный — так он всегда разговаривает с Риной, — но его пронизывающий взгляд прикован к моему лицу.
— Я готова! — восклицает Рина.
— Готова, — говорю я, кивая Зеду.
Я не знаю, действительно ли я готова или нет, но это происходит. И ничто во мне не говорит о том, что это неправильно.
Итак, мы делаем это. Зед трогает грузовик с места, и вскоре мы уже катим по грунтовой дороге, оставляя позади хижину и небольшой участок земли, который определял границу нашей жизни.
* * *
День проходит настолько спокойно, насколько это вообще возможно в путешествии.
Это не прямой путь по хорошо заасфальтированному шоссе между штатами. Мы выбираем более узкие проселочные дороги в надежде избежать населенных пунктов или других путешественников и редко можем ехать быстрее 55 км/ч, потому что дорожное покрытие сильно разбито. Но мы не жалуемся. Это намного безопаснее и быстрее, чем мы когда-либо смогли бы пройти пешком.
Мы сравнили карту, которую нарисовали для нас Мак и Анна, со старой бумажной дорожной картой, которая имелась у нас в хижине, так что мы можем довольно точно определить наше местоположение. К середине дня мы пересекли бывшую границу штата Кентукки и не встретили ни одного человека.
В течение многих лет после столкновения дороги были переполнены. Банды и стада людей бродили в поисках новой добычи. Семьи и общины мигрировали в поисках более надежных источников продовольствия и безопасности. Другие просто бродили в поисках бензина в машинах, стоящих на обочинах дорог, и консервов в заброшенных домах.
Но теперь уже почти никого нет. Стада распались, банды захватили опорные пункты, а порядочные люди либо умерли, либо уехали из региона, либо построили себе дома, которые им не придется покидать.
Это жутковато. Пусто. Как в постапокалиптическом фильме, где одинокие выжившие в катастрофе исследуют остатки прежнего мира.
Всякий раз, когда мы проезжаем мимо дома, магазина или заправочной станции, мы останавливаемся, чтобы поискать припасы, но все они были разобраны другими, вероятно, давным-давно.
К концу дня у нас заканчивается бензин.
Мы с Зедом следим за указателем уровня бензина. Мы знаем, что это скоро произойдет. Если не случится чуда и мы не наткнемся на брошенную машину с полным баком бензина, нам придется бросить грузовик и завтра утром пойти пешком.
Это займет больше времени, но, возможно, все обойдется. За весь день мы не заметили ни малейшего намека на опасность. Мы вообще ни с кем не столкнулись.
Солнце уже клонится к закату, когда мотор грузовика начинает «чихать». Зед никак не реагирует. Просто съезжает с дороги и сворачивает на небольшую прогалину в высокой траве на бывшем пастбище, через которое мы проезжали.
На прогалине растет несколько деревьев. Это лучшее укрытие, которое мы сможем найти в здешней местности.
— Ну, на сегодня все, — говорит Зед непринужденным голосом. Он улыбается Рине. — Грузовик увез нас довольно далеко.