— Не эгоистично? — я так растеряна и внезапно так напугана, что приподнимаюсь и, моргая, смотрю на него сверху вниз.
В темноте я не могу отчетливо разглядеть его. Далеко не достаточно отчетливо.
— У тебя есть... — он прочищает горло. — Теперь у нас есть выбор. Мы не застряли. Не в этом городе и не с… друг с другом.
Мне так больно, что я издаю сдавленный звук, как будто кто-то ударил меня кулаком в живот.
— Я знаю, сегодня все по-другому, — продолжает он, как будто заставляя себя произносить эти слова. — Мы оба немного... нуждаемся друг в друге. После всего, что случилось. Но я не буду вставать у тебя на пути. Я видел вокруг кучу одиноких мужчин. Может быть, один из них тебе… тебе понравится.
— Д-да, — у меня перехватывает горло от усилий, которые требуются, чтобы произнести хотя бы одно слово.
Вот и все. Он наконец-то заговорил о том, что произошло между нами. И это не какое-то чудесное признание в истинных чувствах.
Он пытается мягко порвать со мной. С таким же успехом он мог бы вскрыть мне грудную клетку.
— Так что нам следует быть осторожными. Когда мы будем в городе. Люди подумают, что мы пара, и мы должны позаботиться, чтобы.… не создать такое впечатление.
Я пытаюсь сказать что-нибудь связное. Не могу.
Он беспокойно ерзает. Он снова хватает меня за волосы.
— Я знаю, что никто из нас не любит... выпаливать то, что мы чувствуем. Но я хотел дать тебе знать. Насколько это в моих силах. Я хочу, чтобы ты была… была счастлива. Чтобы у нас была хорошая жизнь. Поэтому я не думаю, что мы должны вести себя так, будто мы...… мы настоящая пара, — он издает странный сдавленный звук. — Когда это не так.
Боль от этого пульсирует у меня в груди, в горле, в ушах, перед глазами. Мир снова расплывается, как и после неожиданного спасения, произошедшего сегодня утром.
Но на этот раз это не чудесная отсрочка.
Это конец мечтам, за которые я цеплялась, сама это едва осознавая.
Но теперь я их потеряла. Я потеряла его, когда едва могла признаться, как сильно я его хочу.
— Ладно, — наконец-то удается произнести мне после долгого молчания. — В этом есть смысл.
Смешно это говорить, но я всегда так поступала. Никогда ни о чем не просила. Притворялась, что в жизни все хорошо, когда это не так. Защищала себя за маской самообладания, которой на самом деле нет. Не признавала слабости.
Я никогда не стану кем-то другим.
Я осторожно высвобождаюсь из его объятий и перекатываюсь на край кровати.
— Что ты делаешь? — он тянется, чтобы схватить меня за руку.
Я изумленно смотрю на него в темноте.
— Ты сказал, что мы не должны... вести себя как пара. Я собиралась лечь в свою постель.
— Останься на ночь, — хрипло бормочет он. — По крайней мере, останься со мной на эту ночь.
Я хочу этого так сильно, что мои глаза наполняются слезами, но мне удается не дать им пролиться. Пока что нет.
— Нет, — не могу поверить, что мой голос звучит так спокойно. — Ты был прав. Если мы хотим найти других... других людей, нам нужно вести себя лучше.
Теперь я все понимаю и ясно вижу, как это произошло. Почему Зед лег со мной в постель, хотя я никогда не была той, кого он хотел. Поэтому я заставляю себя сказать все это.
— Мы не должны трахать друг друга только потому, что мы под рукой друг у друга.
Мой голос срывается на последнем слове, поэтому я заставляю себя подняться на ноги. Я делаю несколько шагов к двери.
— Эстер.
Одно-единственное слово останавливает меня. И снова мое сердце тянется к надежде, хотя я знаю, что не надо в это верить.
— Спасибо. За все. Мы с Риной не справились бы без тебя.
Слезы текут по моему лицу. Но здесь темно, и я стою к нему спиной, так что, возможно, он не увидит.
— Взаимно. Спасибо.
С этими словами мне, наконец, удается покинуть комнату.
* * *
Я сплю несколько часов, потому что очень устала, но на следующее утро не чувствую себя отдохнувшей. Я чувствую себя так же, как каждое утро после смерти любимого человека.
Я молча умываюсь и одеваюсь. Рина все еще крепко спит в своей кроватке, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в лоб, прежде чем выйти из комнаты. Дружок идет со мной, помахивая хвостом и сверкая глазами.
По крайней мере, он рад началу дня.
Зед уже встал и сидит в одном из шезлонгов на крыльце. Он выпрямляется, когда видит, что мы выходим из парадной двери.
— Привет.
Дружок подбегает поприветствовать его, и Зед чешет пса за ушами.
— Привет, — мне удается улыбнуться, но я не могу встретиться с ним взглядом.
— Они завтракают в столовой. Там, внизу, недалеко от главной площади. Если хочешь, можешь пойти перекусить, а я немного погодя разбужу Рину и пойду есть с ней.
Я киваю и улыбаюсь. Киваю и улыбаюсь.
— Ладно. Звучит неплохо.
Я ухожу, прежде чем скажу что-нибудь еще — что-нибудь, что покажет, насколько разбитой я себя чувствую... или снова разрыдаюсь.
Зед предложил завтракать именно так, чтобы не создавалось впечатление, что мы вместе. Если мы все вместе пойдем есть, люди подумают, что мы семья.
Но теперь становится все яснее, что я могу потерять не только Зеда. Я могу потерять и Рину тоже.
Может, он хочет, чтобы матерью для нее стала другая женщина.
Она никогда по-настоящему не была моей.
Я иду к большому зданию, которое они используют как столовую, встаю в очередь и беру тарелку яиц с беконом. Я оглядываюсь в поисках места, где бы присесть. Я никого не знаю.
Приветливая женщина машет мне рукой и приглашает присесть за их столик. Я знакомлюсь с ее семьей и несколькими другими людьми, которые сидят с ними. Я пытаюсь принять участие в разговоре и запомнить имена и лица.
Но не могу сосредоточиться. Я с трудом сохраняю самообладание. Они видят мое душевное состояние, но предполагают, что это усталость и дезориентация после долгой поездки.
Это достаточно хорошее оправдание.
Примерно через двадцать минут приходят Зед и Рина. Рина оглядывает большую комнату и всех людей огромными от удивления глазами. Я предполагаю, что она пытается осознать все это, но в конце концов ее взгляд находит меня, и она сияет, как восходящее солнце. Она искала меня. Она радостно машет рукой и выкрикивает приветствие.
Я машу и улыбаюсь ей в ответ. Я думаю, она подбежала бы ко мне, но Зед загоняет ее в очередь за едой.
Когда они взяли свои тарелки, он наклоняется, чтобы что-то сказать Рине на ухо. Вместо того, чтобы подойти и сесть на свободные стулья рядом со мной, они пересекают зал и садятся за другой столик.
Вчера ночью он сказал мне, что собирается сделать. Я не могу ожидать ничего другого. Кроме того, одна из маленьких девочек, с которыми Рина познакомилась вчера вечером, сидит за столом, к которому они присоединились. Эта девочка может стать подругой Рины.
Ей нужны друзья.
А мне нужны… Это не имеет значения. Я справлюсь сама.
Я пытаюсь продолжать дружескую беседу с людьми, с которыми я познакомилась, но осознание того, что Зед и Рина сидят в другом конце комнаты — далеко от меня, — нарастает в моем сознании, и в итоге я не могу видеть больше ничего.
Это слишком.
Это причиняет боль, как рана.
Ничто уже не будет прежним.
Я потеряла все, что когда-либо для меня значило, и теперь я совершенно одна.
За исключением Дружка. Он сидит рядом со мной, как послушный пес, и следит за каждым моим кусочком, поэтому я отдаю ему остатки своего бекона.
По крайней мере, он меня не бросил.
Когда слезы уже не сдерживаются, я резко встаю, бормоча оправдание, что мне нужно размять ноги.
Я пытаюсь выйти нормальным шагом, но рыдания застревают у меня в горле. Я наполовину бегу, наполовину спотыкаюсь к двери, чтобы, по крайней мере, не разрыдаться на глазах у всех.
Оказавшись на улице, я понятия не имею, где нахожусь. Я вышла не через ту дверь, через которую вошла, и у меня в голове еще не сложился план города. Я не знаю, в какой стороне находится маленький гостевой дом.
Я совсем не знаю это место.
Неподалеку есть скамейка, и она пустует. Ноги меня больше не держат, поэтому я направляюсь к скамейке и падаю на нее. Дружок следует за мной и скулит у моих ног.
Я не плакса. Я никогда не была такой — и уж точно не на людях. Но у меня нет дома. Некуда идти. Я потеряла свою семью и окружена незнакомыми людьми.
Я сгибаюсь и рыдаю, уткнувшись в колени.
На заднем плане слышен неясный шум просыпающегося города, выполняющего свои утренние обязанности, но сквозь него слышны приближающиеся шаги. Они движутся быстро и становятся громче. Затем в нос мне ударяет знакомый запах земли.