Заметив, что Иванов не спит, Лена улыбнулась ему:
— Доброе утро!
— Доброе утро! — улыбнулся он в ответ и вздохнул, потягиваясь: — Может быть, мы сегодня не улетим.
— А если улетите, ты меня сразу забудешь? — тихо спросила Лена.
Что он мог пообещать этой девочке? Врать не хотелось, и он ответил:
— Мне с тобой очень хорошо. Остальное сейчас не важно.
Лена присела на краешек кровати, прикрыв руками маленькую девичью грудь, и, глядя по-детски чистыми глазами, грустно улыбнулась:
— Мне с тобой тоже очень хорошо, Саша. И это важно.
Они целовались…
Не выспавшийся, но с радостным чувством на душе и с ощущением лёгкости во всём теле, Иванов появился утром перед своими экипажами. В отличие от своего командира, подчинённые особой радости не испытывали. Особенно те, кто вчера «перебрал».
По прибытии на аэродром Иванов отправился к метеорологам. Поднявшись на этаж, он сразу прошёл в кабинет Кислова:
— Здорово, Саня!
Сидящий на своём рабочем месте Кислов отозвался болезненно:
— Привет!
Хмурясь, Кислов вяло пожал протянутую через стол руку.
— Что, лишнего вчера себе позволил? — участливо поинтересовался Иванов.
— Да, чувствую, что норму превысил. Голова тяжёлая. Гудит. А ты как?
Иванов пожал плечами:
— Я в норме.
— Везёт…
Кислов посмотрел на Иванова долгим взглядом:
— Я не помню, как ты ушёл. Представляешь, просыпаюсь в три часа ночи на диване… Никого… Стол не убран. Пошёл к своей под бочок… Ещё успели поругаться. До утра глаз не сомкнул.
Иванов ответил, спокойно выдержав взгляд товарища:
— Ну, ты извини, если что…
Кислов махнул рукой, отводя взгляд:
— Да ты-то тут при чём! Моей опять шлея под хвост попала. У неё бывает…
В этот момент из аппаратной в комнату зашла Лена, одетая в военную форму с погонами рядового. Увидев Иванова, она вспыхнула и опустила глаза.
Кислов, ничего не заметив, сказал, обращаясь к подчинённой:
— Свежую карту принеси…
Девушка скрылась в аппаратной.
Изучив принесённую Леной карту погоды и незаметно подмигнув ей, Иванов отправился на стоянки к своим экипажам, с уверенностью, что сегодня они точно не улетят.
В течение дня, чувствуя необыкновенный душевный подъём, Иванов с чистой совестью через каждый час заходил в помещение метеослужбы, как бы поинтересоваться прогнозом погоды. Сане Кислову он мог честно смотреть в глаза, и это приносило Иванову дополнительную радость. Но по-настоящему его интересовала только Лена. С деловым видом, на глазах у её страдающего послепохмельным синдромом начальника, очередной раз обсудив с Леной прогноз погоды по маршруту полёта, Иванов исчезал из комнаты метеослужбы и ровно через час снова там появлялся, чтобы в точности повторить процедуру. Дождавшись таким образом обеда, он с лёгкой душой перенёс заявку на вылет на следующий день. О чём сразу сообщил Лене. Девушка заметно обрадовалась.
— А ты пойдёшь со мной на день рождения? — В её взгляде Иванов увидел столько надежды, что с готовностью ответил:
— С тобой — куда угодно!
На дне рождения присутствовало много симпатичных девчонок, с интересом поглядывающих в сторону Иванова, но он не отходил от Лены, потому что рядом с ней чувствовал себя хорошо и уютно. С мужчинами здесь, по-видимому, была «напряжёнка». В другое время Иванов обязательно воспользовался бы возможностью «поохотиться» на таких «цыпочек», но сейчас не имел на это желания.
Именинница, улучив момент, когда Лена вышла из комнаты, предложила гостю выпить на «брудершафт». Но дальше одного дежурного поцелуя и у неё дело не пошло. От танца с именинницей Иванов вежливо отказался. В тот вечер он чувствовал себя замечательно только рядом с Леной.
За столом женская половина имела численное превосходство, поэтому Иванову пришлось ухаживать за тремя ближайшими соседками сразу. Когда же началась танцевальная часть, Иванов не выдержал и, посоветовавшись с Леной, отправился в составе делегации из нескольких девушек к своему звену с приглашением.
Для командированных экипажей приглашение на праздник стало приятнейшим сюрпризом. Парни в тот вечер «оторвались на всю катушку». А Лена всё продолжала удивлять Иванова: она заражала всех весельем, умно шутила, неплохо танцевала. Она даже похорошела и уже не казалась той стеснительной дурнушкой, с которой Иванов встретился ночью на кухне. Брюки и блузка приятно обтягивали ровненькую фигурку девушки. Стройные ноги на высоких каблуках казались очень длинными. Пышная причёска очень шла её лицу. Полные радости большие глаза и счастливая улыбка придавали её лицу особое очарование. Она весь вечер не отрывала от Иванова счастливых глаз, очень часто находила его руку и долго не отпускала её. Не дожидаясь окончания праздника, Иванов с Леной решили уединиться.
Утром погода прояснилась. Группа получила «добро» на вылет почти сразу по прибытии на аэродром.
Лена хотела проводить Александра до вертолёта, но он попрощался с ней в коридоре штаба. Всё уже было сказано. Иванов поцеловал её грустные большие глаза и ушёл не оборачиваясь. Лена осталась стоять одна у холодной стены.
Ему тоже было плохо. Казалось, что, улетая, он оставляет здесь очень близкого и нужного человека, частичку самого себя. Люди устроены так, что с трудом расстаются с хорошим. Расставания Иванову всегда плохо удавались. Хотя по специфике службы с её частыми командировками, с постоянными встречами и разлуками, ему нередко приходилось расставаться с хорошими людьми и с хорошенькими женщинами, но всегда при этом он нелегко переживал расставание. Со временем Иванов научился загонять это чувство глубоко вовнутрь. С годами он научился быть менее сентиментальным, огрубел и стал жёстче в отношениях даже к самому себе. Но сегодня почему-то было особенно больно, особенно трудно улетать. Наверное, ещё и потому, что ему было жаль Лену. Будь она красавицей, ему было бы гораздо легче. Яркая красивая женщина в жизни не пропадёт — думал Иванов. А Лену было жаль.
Перед стоянкой Иванова встретил Ващенка. Глядя в глаза, он доложил не по уставу:
— Саня, все готовы. Машины в порядке, опробованы…
Иванов бросил короткое:
— Хорошо…
Ващенка с пониманием в голосе поинтересовался:
— Хреново?..
Иванов ответил тихо:
— Прав был наш коллега Экзюпери, Андрюха: мы в ответе за тех, кого приручили. Глупо как-то всё произошло при расставании. Мы даже не поцеловались… Она сказала, что будет ждать… Зачем?.. Ведь я ей ничего не обещал… Ещё она сказала, что даже если я никогда больше не прилечу, она всё равно будет благодарна за всё… За что?.. Это мне надо благодарить её…
Выруливая на взлётную полосу, Иванов бросил взгляд на здание штаба и увидел в далёком окне второго этажа знакомый хрупкий силуэт. И снова давно забытая боль резанула по сердцу.
Уже на старте, получив разрешение на взлёт, Иванов, повинуясь порыву какого-то, давно не испытываемого, безрассудного чувства, скомандовал в эфир всему звену: «Делай, как я!». И, оторвав вертолёт от «бетонки» всего на метр, в нарушение всех правил и инструкций, переведя машину в разгон скорости на предельно малой высоте, заложил крутой вираж в сторону штаба. Вертолёт, опустив нос, как хищная птица, высматривающая добычу, шёл прямо на штаб на высоте всего каких-то пары метров над землёй, всё больше и больше разгоняя скорость. И когда здание уже закрыло всё пространство впереди и стало неотвратимо набегать на кабину, Иванов оттренированным движением энергично взял ручку управления на себя и прибавил мощность двигателям. Тяжёлая боевая машина, задрав тупой нос, как истребитель, на пределе всей своей мощности, резво взвилась вверх, за пару секунд перевалив высоту двухэтажного здания, и с воем и грохотом пронеслась над самой крышей штаба, чуть не посшибав антенны на ней.
Иванов бросил взгляд в боковой блистер: за ним, как привязанные, шли, выдерживая строй, все вертолёты звена. «Молодцы!» — с облегчением и чувством гордости за пилотажное мастерство похвалил Иванов в эфир своих подчинённых. «А ты — дурак!» — сказал он себе.