- Сам стирай!
- Слышь, салага! Ты слепой? Ты не видишь, что перед тобой дедушка? Усёк?
Привлеченные этим разговором, подходили солдаты. Подошли и три деда. Главным у них был Петрович, низкорослый, коренастый, с круглым лицом. Кулаки у него были чуть меньше головы.
- Почему я должен стирать твоё?
- Потому что ты салага, а я дед. Станешь дедом, будут твое стирать. Чо тут непонятного?
- Я сказал, что не буду.
Кузя обернулся. Увидав своих, оживился. Выплюнул длинную слюну на пол. Покачал головой.
- Видали, мужики? Борзость какая! Учить надо салабона! Совсем не образованный чмошник.
Он поднял кулак, покачал его перед своим лицом.
- Знаешь, как у нас в Костроме бьют? Вижу по глазам, что не знаешь, потому что никогда в Костроме не бывал.
Глазки его сузились, он резко размахнулся и ударил Толю по лицу.
Толя отшатнулся, но не упал. Провел ладонью по разбитой губе, наклонился, вытер кровь о траву. Выпрямился.
- А знаешь, как у нас бьют в Сибири?
Врезал, вложив в удар всю злость. Толя был закален в уличных драках. Умел держать удар, умел бить и умел терпеть боль, не выдавая ее ни движением, ни голосом.
Кузя по-бабьи взмахнул руками, вскрикнул и повалился на спину. Стоявшие засмеялись. Молодые напугались. Такого деды не прощали. Мало того, что непослушание, еще и на деда руку поднял.
Кузя поднялся и повернулся к своим.
- Видали? Видали? Вот борзота!
И уже Толе:
- Ну, всё! Ты покойник.
Шагнул к Толе. Опять обернулся и посмотрел на своих. Сейчас они вместе измочалят салагу. Те шагнули вперед. Четверо против одного. Толя сжал кулаки, повернулся боком и приготовился. Понимал, что долго не выстоит. Его повалят и будут пинать ногами. Может, искалечат.
- Ша! – прошипел Петрович. – Не трогайте его!
- Ты чо, Петрович? Он же борзота. Меня ударил.
- Никто его не тронет.
- Но это же неправильно.
- Кузя! Этого парня не сломаешь. Ты этого не понял? Ты его убьешь, но не сломаешь.
- Но если мы его простим, то и другие начнут борзеть. Видишь стоят, лыбы давят?
- Не начнут. Такие, как он, редкость. И с такими лучше дружить. Удар у тебя хороший, сибиряк. Не боксер, случайно?
- Нет, - отвечал Толя.
- Ладно!
Петрович похлопал его по плечу.
- Выдохни! Никто тебя больше пальцем не тронет.
-
В тот день ничто не предвещало беды. Но беда всегда приходит неожиданно.
Был июньский вечер. Тихий и теплый. Толя шел домой из РТМ в замасленной робе. Когда-то давно, рассказывали старики, в РТМ был душ с электрическим водонагревателем. После работы мужики мылись и переодевались в чистое. В душевой у каждого была своя кабинка. Толя ради спортивного интереса обследовал, где мог быть душ. Получалось, что в маленькой клетушке, где теперь был свален разный хлам.
Он думал, что пора бы купить мокик, потому что дорога от дома до РТМ занимала много времени. На обед вообще оставалось минут пятнадцать, не больше. Остальное занимала дорога. И он часто не ходил на обед. Больше устанешь с этой ходьбой. Брал с собой сухпаек. И опять вспоминал рассказы стариков, что когда-то в РТМ был буфет и туда привозили из совхозной столовой пирожки, калачи, заваривали горячий чай. Стоил стакан чая три копейки, а горячий калач, с которого капало масло, семь копеек. За десять копеек можно было устроить небольшой перекус. А на тридцать копеек вполне прилично покушать. «Что же получается, - думал Толя, - вроде бы должно, чем дальше, тем жизнь лучше. Прогресс всё же не остановить, в действительности же наоборот. Какое-то нарушение законов жизни. Хотя у нас же в стране был социализм, который объявили самым передовым строем, а теперь вот опять строим капитализм».
Хотелось понять, почему так. Но не получалось. «А всё от моей безграмотности», - сокрушался Толя. Есть же умные книжки, в которых написано про это. Но вряд ли такие книжки имеются в их сельской библиотеке, куда он уже не ходил после того, как закончил школу.
Мечта его не осуществилась. Ему уже тридцать лет, а он лишь всего рабочий-ремонтник РТМ. Учиться ему уже поздно. А в деревне никаких перспектив ему не светило. Героем он не стал. Даже семью не завел. Как-то не попадалась девушка, которая бы захватила его сердце целиком и полностью. Руки-ноги, всё на месте. Правда, одно время начал сильно поддавать. Дня не проходило, чтобы не прилабунился к пойлу. Но однажды морозным вечером, шагая домой по огородам, упал под стог и заснул. Хорошо мать всполошилась и бросилась искать. А так бы замерз и сдох, как паршивая собачонка. И смерть-то была какая-то бомжатская, дурацкая смерть. После этого случая как отрезало. На праздник мог выпить стопку-две. И всё! В РТМ сначала предлагали сброситься, но потом отстали, убедившись, что он завязал с этим делом.