Лунарис нахмурился. — Ты уверен, что тебе нужен только кабан?
Теперь настала очередь Валерия выглядеть обеспокоенным. — Почему? Что ты слышал?
Здоровяк пожал плечами. — Просто болтовня в палатке. Вы были там, у бритта, на днях, и квестор Петроний что-то вынюхивал, задавая вопросы.
— Тебе следовало проткнуть этого ублюдка. Какие вопросы?
— Это то, что интересует вас, придурков. Кто ваш отец. Есть ли у вас друзья в высших кругах. Спросите центуриона Криспина. Я узнал это от его писаря.
— С которого спущу кожу, если узнаю, что он имеет к этому какое-то отношение.
Лунарис спрятал улыбку. Он знал, что Валерий был не из тех офицеров, которые приказывают выпороть солдата. Молодой трибун был человеком, которого легко было полюбить, и они сблизились настолько, насколько могут сблизиться люди их очень разных классов на медленном обратном пути из Лондиниума. Валерий привязал свою лошадь к повозке с волами, и большую часть пути они шли вместе. Несмотря на всю свою древнюю родословную и высокое образование, трибун в душе был деревенским парнем. Он указал на животных и знаки животных, которых Лунарис, выросший в гноящихся закоулках в долинах между семью холмами Рима, никогда бы не увидел без его помощи. Гладкая выдра, скользящая по глубине речного пруда с серебристыми пузырьками, струящимися из ее боков, и застенчивая лань, выглядывающая из тени придорожной рощицы. Старая лиса-собака, которая перешла дорогу прямо перед ними с одним из своих детенышей во рту. Лунарис, в свою очередь, рассказывал о том, как выживал благодаря своей смекалке среди детских банд Vicus Bellona в Субуре, ловко воруя яблоки или привлекая внимание пекаря, пока быстроногий сообщник крал буханку, которую они потом делили. К тому времени, когда они прибыли за ворота Колонии, они стали друзьями, что дало Лунарису некоторую свободу действий, когда они были одни. Но он был легионером, а Валерий был офицером легиона, и были пределы, которые оба понимали.
— Мне лучше уйти, если я должен вернуться к темноте, командир, — предложил он.
Валерий отмахнулся от него и направился к западным воротам. Ювелирная лавка была частью виллы, выходящей на главную улицу, недалеко от особняка Лукулла. С дороги она выглядела не очень, но внешний вид мог быть обманчивым. Такая вилла может занимать целый городской квартал с лабиринтом из десятков смежных комнат и дворов за невзрачным фасадом. Скорее всего, она было менее грандиозной – Корвин не произвел на него впечатление человека, которому нужно выставлять напоказ свое богатство, – но, безусловно, достаточного, чтобы показать, что бывший оружейник мудро вложил свою пенсию и свои таланты. Эта мысль напомнила Лукулла, а от Лукулла – Петрония. Несомненно, у него были свои причины задавать вопросы о скромном заезжем трибуне, но интерес квестора посеял семя беспокойства.
Корвин ждал его в лавке, как они и договаривались. — Надеюсь, ваше дело в Лондиниуме успешно завершено, — вежливо сказал он.
Валерий упомянул о новеньких мечах и щитах, которые он получил от интенданта в городе, и лицо ювелира просветлело. — В мое время тебе бы это не сошло с рук, но, клянусь бородой Марса, я благодарю тебя за это. Это дюжина ржавых шипов, которые называют себя гладиями, которые мне больше никогда не придется затачивать, и дюжина щитов, годных только для тренировочной площадки, которую я могу заменить.
Валерий улыбнулся. — Работа завершена? — спросил он, меняя тему.
— Так и есть, — сказал Корвин. — Он у меня здесь. — Он потянулся к верхнему ряду шкафа с множеством ящиков позади себя и вытащил кожаную сумку, которую положил на стойку между ними. — Надеюсь, это вас удовлетворит. — Он дернул завязки сумки и высыпал содержимое себе на руку. — Я мог бы сделать что-нибудь потоньше – возможно, добавить цепочку – но время…
— сказал он извиняющимся тоном.
— Нет. Это именно то, что я хотел.
Это было идеально. На тонком шнурке из мягкой кожи свисала крошечная фигурка атакующего кабана, выполненная золотом, копия эмблемы, украшавшей щиты Двадцатого. Мастерство было удивительно тонкое, и Валерий едва мог поверить, что оно было создано массивными руками мастера, которые его держали. Подвеска сияла блеском, который противоречил ее размеру, и была предметом невероятной красоты. Это стоило ему месячного жалованья и стоило каждого сестерция, потому что не выглядело бы неуместно на шее королевы. Он надеялся, что к завтрашнему вечеру она будет висеть у Мейв.
— Поздравляю тебя, — сказал Валерий. — Работа самая изысканная, лучшее, что я когда-либо видел. Но как…