Выбрать главу

Поначалу мне не приходило в голову, что "бархатный каток" имеет какое-то отношение к гештальт-терапии. Казалось, что он исходит из других оснований. Однако, когда мы были уже готовы опубликовать статью о методе, я вдруг понял, что это и есть гештальт-терапия. Нечто в умиротворении и хорошем самочувствии, которое появлялось в результате успешного применения этого подхода, напомнило мне мои чувства в ранние дни работы с Фрицем, И когда я услышал в фильме, как Фриц говорит о "пробуждении от кошмара", я понял, что это ощущение является основным в гештальте, и что несмотря на все отходы в сторону и иное использование, гештальт по существу всегда был "западным подходом к Просветлению"

Есть и другая линия этого понимания. Не раз проводя гештальт-семинары по работе со снами, я отдавался сильному ощущению, что сновидения и жизнь в них имеют свою собственную реальность, далеко не сводящуюся к тому, чтобы служить повседневному это источником информации, как это часто понимается. Их собственная жизнь, в некоторых отношениях более глубокая и значительная, чем то, о чем говорит суетливое поверхностное эго, когда оно описывает сны и «прорабатывает» их. Я часто чувствовал, что ночь снова спокойно продолжается, не обращая внимания на безумное круговращение поверхности эго. Я представил себе это как образ большого устойчивого слона, который мощно и спокойно бродит по своим делам, в то время как на его спине вверх и вниз прыгает обезьяна. У обезьяны создалась иллюзия, что она управляет слоном, что слон для того и существует, чтобы возить ее туда-сюда, хотя иногда он не слушается.

В действительности обезьяна весьма мало может управлять. Это немногое основывается лишь на ее хитрости: заметив, что слон имеет весьма регулярные привычки, она научилась «приказывать» ему идти туда, куда он собирается идти, и так наловчилась в своей наблюдательности, что наполовину одурачила саму себя, думая, что она действительно правит. Временами, поскольку она нещадно прыгает на спине слона, он замечает ее существование, так что она действительно узнает, что "оказывает влияние" на этого огромного зверя, что еще больше вводит ее в заблуждение.

Чувство, которое я пытаюсь вызвать этой басней, — догадка, что жизнь обладает неимоверно большей глубиной, чем повседневное сознание может постичь. Существовала опасность, что гештальт-терапия ограничится этим повседневным эго и будет использоваться для целей управления, приспособления и достижения. Фразы Фрица, вроде "дайте управлять ситуации" и "начинайте танец отрешенности" как и его постоянно презрительное отношение к болтовне — он называл ее "птичьим пометом", который люди пытались выдавать за «чувства», его уважение к "плодотворной пустоте" — все это отражение его прорывов на высокий уровень и сопротивление тому, чтобы ограничивать возможности Гештальта.

Размышляя над этим источником жизни и силы за пределами его — "запредельным внутри", я задумался о том, как примирить человека с представлением об ответственности, о котором я говорил во 2 главе "согласии признать своим": если источник жизни глубже, чем эго, как может эго "признавать своим" что-либо. Я вижу в этом одну из центральных проблем нашей ориентированной на деятельность культуры; путаницу между "признанием своим", то есть принятием ответственности, и «управлением», то есть принуждением случиться. Это очень глубокая путаница, может быть более глубокая и коварная, чем путаница между ответственностью и стыдом, виной, о которой шла речь в 4 главе. О них пойдет речь и далее, пока же достаточно сказать, что возможность "признавать своим" посредством ответственности, охватывающей неизбежное — это радостное отдавание себя "тому, что есть" полностью ответственно.

Это отличается от обиженного ощущения себя жертвой не отдаванием себя неизбежному, а качеством чувствования: жертва сопротивляется и подчиняется, тот же, кто отдается своей судьбе и своем) предназначению, полон мира и даже радости. В нашей культуре широко распространено представление, что "признание своим" и «ответственность» тождественно управлению. В гештальт-терапии это также является источником непонимания и ложных трактовок. Можно быть ответственным, управляя и не управляя — это разные вещи, так же как ничего не имеют общего с ответственностью стыд, вина и доверие.

Эта линия заставляет меня добавить четвертый уровень к трем упомянутым во 2 главе: после энергии, фокусировки и признаки! своим следует уровень мирной передачи себя тому что есть — фрицево "дайте управлять ситуации". Таким образом завершенный гештальт представляется мне объемлющим четыре уровня:

Наличие энергии возбуждения. Фокусированного видения качества вовлеченной энергии. Признание своими, во мне и от меня, этих качеств, каковы бы они ни были. Принятие и способность ценить эти качества такими, каковы ой есть.

Гештальт-терапия часто довольствуется первыми тремя, и это вносит тонкие искажения. Если четвертый шаг пропущен, то гештальт может служить целям самоуправления и самоманипуляции. Это позволило мне понять многие злоупотребления в гештальт-терапии. Я, например, замечал, что когда человек действительно отказывается от «долженствовании», вроде "я должна прибираться дома", результатом является то, что как правило он начинает спонтанно лучше прибираться в доме.

Однако если он «разумно» отказывается от долженствования, чтобы лучше прибираться в доме, — ничего не происходит. А происходит то, что он не принимает свое долженствование таким совершенным, каково оно есть, а пытается манипулировать им, изменить его. Теперь я могу объяснить, что Гештальт в этом случае не полон, и возникает застой и конфликт.

Как все остальное в Америке, Гештальт часто пытались использовать на службе амбиций и целей повседневного. Нет ничего внутренне дурного в самих этих целях. Единственная проблема состоит в том, что будучи узкими и частичными, они могут так или иначе исказить более глубокие тенденции и импульсы жизни человека. Говоря языком образа, приведенного выше, если обезьяна получит гештальт-терапию, она перестанет прыгать с таким шумом и отдастся движению слона, помогая чем может в его движении, но в основном — радуясь прогулке.

Даосы учат, что в каждом центре относительно сильного проявления некоторой тенденции рождается ее противоположность. Гештальт-терапия возникла в культуре, связанной со стремлениями, и была профессией, привязанной к патологии и к уверенности, что всякое изменение неизбежно болезненно и требует усилий. Я подозреваю, что даже Фриц поначалу думал, что он владеет способом несколько лучше решать проблемы, не зная еще, что он развивает способ видения, в котором сами проблемы — это иллюзии, которые должны развеяться, а не разрешиться.

Теперь мне кажется, что важная, если не центральная тема в гештальт-терапии — это понимание, что проблемы, симптомы, привычки, тревожность, конфликт и т. п. — не существуют в "реальном мире". Это иллюзии, конструкции, выдумки, фикции, набрасываемые на реальный мир, как проектор отбрасывает черты изображений на экран. Чтобы "стать лучше", мы не должны "изменять реальность", нам нужно лишь расстаться с иллюзиями. Нам не нужно отрицать реальность или бороться с ней, как это делается с точки зрения изменения, нужно принять реальность и играть с ней, — такова точка зрения гештальта. Играя с реальностью, мы обнаружим, что так или иначе можем с ней примириться.