Сабрина позволяет его руке спуститься неприлично низко и прижать в танце к полуголому торсу. Калибан ведет бережно, но вместе с тем грубо и авторитарно, со всей своей кошачьей грацией. Орда к середине вечера уже полностью опьянела от кровавого вина и насильственных игрищ с грешниками, а потому никто не замечает, какими взглядами обмениваются король с королевой прямо в сердце всей вакханалии.
Сабрине жарко. То ли от пылающего в каминах и подсвечниках огня, то ли от адского пекла, накаляющего воздух до невозможности, то ли от тела, что так непозволительно близко (непозволительно ли?). Ее пальцы нервно бегают по черным вороньим перьям на мантии Калибана, а ладонь, зажатая в его, становится влажной. Сердце снова стучит как сумасшедшее, заставляя глупо смеяться над жестокими рассказами, в которых есть доля черного юмора, но лютых ужасов все же больше. Прежняя Сабрина сказала бы: «Фу». Новая Сабрина от такого внимания почему-то чувствует себя польщенной. И этот парадокс случается с ней пугающе часто в последнее время. Прежней Сабрине не нравится, как ее тело отзывается на близость Калибана. Новой Сабрине, Сабрине-Королеве-Ада, хочется закинуть на него ноги и укусить побольнее надменную полуулыбку.
Калибан знает каждое хорошоплохо скрытое желание своей королевы. Дверь их покоев тяжело захлопывается, когда он подхватывает Сабрину за ягодицы и жадно впивается в откинутую шею. Ее кожа чарующе пахнет кровью с молоком, и если очень постарается, он может уловить их вкус на языке. И от этого просто сносит голову. Острые ноготки сладкой болью вонзаются ему в плечи — тяжелая мантия летит вниз. Страсть захлестывает их, как всегда, неожиданно… и предсказуемо. Каждый из них делает вид (Калибан, вообще-то, не делает), что между ними ничего не будет, но каждый из них знает, что кое-что все же произойдет. Это сложные отношения, похожие на резкий прилив и плавный отлив, которым Сабрина еще не дала объяснения. Что-то промелькнуло между ними — еще тогда, у Берегов Скорби. Что-то началось глубоко внутри — еще тогда, в клетках Понтия Пилата. Что-то потянуло их друг к другу — когда он «помогал» спасти Роз. В настоящем это «что-то» переросло в жгучее желание.
Калибан самодовольно ухмыляется, стоит его королеве оттянуть ему волосы в недвусмысленном желании поцелуя. И он делает это: с той же любовной грубостью нападает на ее рот, вдавливая всем весом в стену. Он без ума от ее дикой непокорности. От того, как Сабрина борется с ним, не желая отдавать первенство даже в такой мелочи. Это наливает его серые глаза чернотой преисподней и кипятит разум.
Это заводит.
— Кто-то клялся, что скорее перережет мне горло от уха до уха, чем отдаст свой трон.
«А теперь с мурлыкающим удовольствием отдает себя», — вот, что твердит нахальная усмешка.
— Это было до того, как мы заключили брачный договор, Калибан, — в тон ему отвечает Сабрина.
Внутри нее все предательски оседает. Становится тяжело дышать. И с новой порцией поцелуев она сдается, сладко мыча в улыбающийся рот. Собственнические жесткие прикосновения на почти полностью оголенных бедрах и игра с подтяжками и краем чулок слишком возбуждают. Его сила, то, как он яростно хочет ее, — это все так безумно греет самолюбие. Сабрина ведет напряженными пальцами линии по рельефу рук, к плечам, спускается на покрытую перекрестными глубокими шрамами широкую спину. Еще один ее должок ему.
Калибан отрывается от ее губ с коротким укусом и спускается быстрыми мажущими поцелуями на скулы и челюсть, к шее и ниже — такой манящей груди. Золотое платье кажется таким ужасно лишним, а штаны такими ужасно тесными… Он входит в кураж, подначиваемый набатом бьющим в голове вожделением. Взять ее. Здесь. Сейчас. Не обязательно на кровати. Властно. Неудержимо. Болезненно. Как требуют его демонические инстинкты хищника. Как ей нравится. Она ведь его королева.
Он запрокидывает голову и ловит ее дикий, чуть менее ненормальный, чем у него, взгляд со жгущими радужку язычками адского пламени. Они оба — как зеркало. Только его отражение слегка искаженное. На губах сам собой вырисовывается пугающий самодовольный оскал.
Король и королева. Они оба погрязают в смертоносном яде настоящего мгновения, желая отравить друг друга посильнее. Собой.
***
Сабрина тянется, поудобнее подминая под щеку подушку. Еще немного, и нужно вставать. Салем должен вот-вот разбудить ее. Но он не делает этого. И она как-то запоздало осознает, что простыни на постели и наволочка на подушке непривычно скользкие. И… черные.
Она подрывается в сидячее положение, но делает это слишком резко. Голова протестующе ходит ходуном. Вокруг — совершенно незнакомая спальня в черно-красных тонах и ужасно пафосном стиле барокко.
Что было вчера? Пришло самое время воссоздать цепь событий. Калибан забирает ее в Ад прямиком из школы. Они вместе разбирают накопившиеся вопросы, требующие и ее внимания тоже. В тишине. В полумраке библиотеки. Таком сладко-дурманящем после бессонной недели подготовки к семестровым. Последнее, что Сабрина помнит, — как она клюет носом, а ее голова опускается на что-то мягкое. И теплое. И… ах, да… еще немного воспоминаний-вспышек о горячих объятиях и легкой тряске.
— Как спалось, моя королева?
Сабрина с опаской разворачивается на «мило» улыбающегося Калибана, оказавшегося ровно на второй половине кровати. Его голый торс едва прикрывает одеяло, и Сабрине совсем не хочется знать, в таком же ли состоянии… нижняя часть. Главное, что она — именно она! — одета.
— Спалось прекрасно, а вот пробуждение оставляет желать лучшего, — иронично отзывается она. — Какого ангела я тут делаю?!
С ним в одной постели. Все еще в Аду.
— Ты забыла о нашей прекрасной ночи, миледи? Как жестоко.
Он явно издевается.
— Я серьезно, Калибан, — в ее голосе сталь. А на щеках легкое смущение.
И ему весело.
— Ты ведешь себя как девственница. Это смешно.
— Вообще-то, я и есть!.. — она осекается, едва заметив вспыхнувший огонек осознания в его глазах. Ох зря она это сказала. — Забудь! Я возвращаюсь домой!
Но Калибан крепко вцепляется в ее запястье, пресекая возможность побега. Он издает смешок.
— У тебя серьезно еще ничего не было? Никогда? Разве ты не встречалась со смертным и варлоком?
— Мне вообще-то шестнадцать, — ее скепсис встречается с его еще большим вопросом.
Ей шестнадцать, и? Для него это должно что-то значить?
— Нет, не было, — фыркает она, пробуя выдернуть руку — тщетно. — Тема закрыта, ясно? Калибан, мои тетушки и Амброуз наверняка волнуются, отпусти!
— То есть я буду первым? — вкрадчиво интересуется он, вскидывая бровь и сладко ухмыляясь.
Хочется вновь зарядить по расплывшейся самодовольством физиономии. С чего такая уверенность?!
— Ты не будешь первым! — задыхается она от возмущения, ударяя его подушкой.
И Калибан со смехом наконец-то расцепляет пальцы. Сабрина зло хмурится и прикусывает губу.
Наглый. Самовлюбленный. Павлин!