Лазиски должны были атаковать корпус генерала Вангейма, который
разместился на некотором расстоянии от главной армии. Удача зависела
сугубо от быстроты маневра, но не все шло нужным порядком у французских
воинов. В решающую минуту конница Орлика первой ударила по пехоте,
которая, тем не менее, сумела выдержать натиск, сохранила спокойствие и
сыпанула навстречу неудержимым градом ядер. Со временем подошли
жандармы и карабинеры, но и эту совместную атаку англо-пруссам удалось
отразить. В центр французских войск начала образовываться «дырка»,
которая угрожала катастрофой всей армии, поэтому «синие шведы короля»
вместе с казаками отчаянно рубились, лишь бы прорыв не разросся. Карп не
видел, откуда стрелял английский снайпер, он увидел лишь кровь на синем
мундире Орлика и саблю, выпавшую из рук Григория.
И снова козаки окружили своего командира, изо всех сил пробиваясь
сквозь ряды войск прусско-английской коалиции, и таки вывезли своего вождя.
Григорий был в тяжелом состоянии. Он то приходил в сознание, то снова
бредил, в этом бреду странно перемешивались картины пережитого им самим
и замыслы на грядущее, настоящие события его жизни и видения будущего.
День и ночь возле Григория дежурил Карп-Кароль с ближайшими друзьями,
спасали сына гетмана от горячки, которая могла в любую минуту потушить
пламя жизни, как иногда гасит свечку легкий ветерок.
Карп не все разбирал из бреда своего господина, так как кое-где
слышался греческий язык, встречалась латынь, но французский и польский он
большей частью улавливал.
– Карп… Кароль… Почему наше рыцарство не имеет права на свою
землю… зачем разрушили Чертомлыцкую сечь, разве народу моему надо было
идти в Олешки, туда, к Кардашинскому лиману… мы проезжали, Карп, там, мы
были двадцать пять долгих лет под крымской протекцией… А сейчас козаки,
говорят люди, вообще за Дунай бегут, может, там будет по счету девятая уже
Сечь… Кароль, воды… Я говорил королю Людовику XV: поселим козачество на
Рейне, где скалы такие, как в Чертомлыке, может, тоска меньшей будет. .
Казаки – верные воины, они будут оборонять Францию. А настанет время – и
Бог подарит нам своего Моисея, и приведет он народ свой в землю украинскую
обетованную, и никто уже не сможет отобрать ее, похитить язык и память. Не
послушал король, побоялся с Турцией поссориться…
– Ребята, – менял влажное полотенце на лбу у Григория Карп – от горячки
полотенце это едва не выделял пар, – это не бред … Я истинно ведаю: был у
него с королем такой разговор всерьез. И соглашался Людовик, но потом что-
то разладилось.
81
…14 ноября 1759 года на берегу Рейна вырос одинокий холмик свежей
земли со скромным крестом в изголовье. Прозвучит прощальный салют из
мушкетов козацкой сотни, будут салютовать «синие шведы», отдавая
последнюю честь своему командующему. Григорий Орлик упокоился в земле,
куда в последний раз – десятый! – мечтал перевести Запорожскую Сечь.
Отсюда, пусть через годы, пусть через сотни лет, должны были возвратиться
свободные люди на свободную землю, где не будет врага-супостата, где не в
падчерицах будет жить родной язык и родная песня, где тихое счастье
поселится в каждом доме, построенном мозолистыми руками неутомимого
хозяина.
***
82
Над ними смеялись иногда просто в лицо: «Вы же белые вороны, граф и
графиня где Лазиски. До сих пор неслыханно, чтобы такие молодые и
красивые не имели какой-нибудь интрижки со стороны»… Влиятельный граф и
член Тайного королевского совета, где за плотно затворенной дверью
решались судьбоносные проблемы Франции, а иногда завязывались и
развязывались узелки всей Европы – и вдруг без фаворитки. Ну хотя бы какой-
либо случайный роман, хотя бы адюльтер… А разве Елена-Луиза де Брюн
Дентевиль, которую Григорий неизменно называл «моя Елена», разве она
лучше? Мужчина в отъездах и разъездах, мечется то морями, то лесами,
горами и долами в государственных и межгосударственных делах, ну отчего
бы не поразвлечься в это время с каким-нибудь адъютантиком?
– Оставьте нас в покое, – отмахивались супруги. – Это у нас просто
медовый месяц так растянулся.
Медовый месяц лебединой верности растянулся у них на двенадцать
прекрасных лет, пока не насыпали казаки шапками бугорок земли над
Григорием на берегу Рейна. А потом были еще шестнадцать лет одиночества,
уже вдовьей верности – Елена-Луиза так и не вышла замуж во второй раз, хотя