Сразу же привлекли внимание его уши, они были черные и странно скрученные.
Генри быстро обежал ,чтобы увидеть лицо. Оно тоже было темное.
Приглядевшись, он пришел в ужас, попятился назад и ,споткнувшись неуклюже сел на землю.
На него “смотрело” сморщенное ,угольно черное лицо. Хотя лицом это уже сложно было назвать- часть кожи разложилась настолько, что виднелись желтые кости черепа, а редкие полусгнившие зубы торчали наружу. На месте,где должны быть глаза, находилась мерзкая кашица из белой слизи,где копались по несколько трупных червей.
Никогда Генриху не приходилось так близко смотреть в лицо смерти. Он был на похоронах одного из учителей в гимназии, видел издали его тело в гробу. Но по степени ужаса перед мертвецами, это не шло ни в какое сравнение с найденным трупом.
Парень судорожно начал смотреть по сторонам. В пятнадцати метрах от него ходило множество людей, многие из них видели этого лежащего человека. Но никто не удосужился даже убрать и похоронить его, не говоря о расследовании его смерти. И лежал он уже довольно давно,раз успел настолько разложиться.
Этот факт шокировал не меньше найденного безобразного мертвеца.
-Неужели тут всем плевать настолько на других людей? Что за люди тут живут? В какой ужасное место меня угораздило попасть! - размышлял он в состоянии шока.
Снова подступающий приступ голода дал опомниться и прийти в себя. В животе что то бурлило и покалывало, ныло, периодически переходя в острую боль. В голову тут же пришла странная мысль - обыскать труп. Брезгливость и отвращение хоть и подступили из за этой идеи, но почти сразу были подавлены инстинктом выживания.
Морщась и прикрывая нос, Генрих все же подобрался к телу и подобранной палкой раздвинул лохмотья на мертвеце. Одежда также оказалась отвратительной, как и сам труп.
Под верхним слоем одеяния оказалась неряшливо сшитая самодельная рубаха из грубой и толстой ткани, возможно от мешка. Тряпье пропиталось какой то грязной жидкостью и на эти пятна так и норовили сесть множество мух и оводов, которые кружились вокруг.
Пришлось несколько раз отходить подальше, чтобы вздохнуть свежего воздуха, так как из за того, что труп Генри расшевелил, тот осталась мертвецкая вонь.
В итоге был найден лишь небольшой кулек под мышкой, привязанный на шнурке. Разорвав веревку с помощью палки и ею же вытащив сам кулек, начал рассматривать его содержимое.
Там оказалось несколько странных монет, будто самодельных из кусков толстой стали и выгравированные несколькими точками в случайных местах. Еще обнаружен другой сверток ,поменьше из газетной бумаги. Внутри что то было сыпучее. Генри аккуратно его раскрутил и почувствовал знакомый с детства запах - это был сухой сублимат, который он так сильно ненавидел.
Но в данный момент мальчик судорожно набросился на эту небольшую кучку с тал яростно слизывать его с бумаги. Дело дошло до того, что часть самой газеты случайно тоже была съедена, вместе с сублиматом.
В желудке наступило долгожданное затишье. Генри почувствовал знакомое тепло, появившееся сначала в животе, а потом начавшееся распространяться по всему телу. Он проглотил порошок так быстро, что даже не почувствовал тот самый горьковатый вкус сублимата.
Чувство голода немного стихла, но все равно было ощущение, что питательных веществ поступило мало.
Зато переживания и эмоции немного притупились и улучшилось настроение и как стало несколько безразличным , происходящее вокруг.
Генрих улегся прямо недалеко от трупа и некоторое время просто валялся и разглядывал синюю полоску неба, между кривыми крышами хижин.
Только когда голод на время отступил, он снова начал осознавать свое бедственное положение и на сколько он уже опустился тут, что не брезгует обыскивать трупы и тем более есть найденное.
Стало страшно, что такое дикое состояние скоро опять найдет на него и со временем он совсем потеряет человеческий облик.
-Куда же я попал? И как тут выживают эти шпионы, имеют такие навыки, одежду и снаряжение? Нужно все таки было идти с ними, даже если это неправильно.
Чувство справедливости совсем покинуло разум и границы дозволенного постепенно расширялись. Каждую минуту приходилось выходить за рамки дозволенного, которые закладывались в парня всю жизнь до этого.
Слезы скатывались по лицу и падали на холодный песок. В глазах отражались проблески неба и глубокая тоска и беспомощность.
Но тут Генрих снова вспомнил дядю - его добрые глаза с проницательным мягким взглядом, сгорбленную осанку, длинную бороду.