— Даша, — сухо заметила Поморцева. — Не твое дело. Он мне троюродный брат. И не хихикай.
— Я не хихикаю, — прыснула в ладонь Даша. — Но все-таки смешно.
Катя оттащила Павла в угол вестибюля и, заслонив собой от взглядов санитарки, спросила:
— Гриша-то где? Не мог прийти?
— Он у дверей. Вас ждет.
— Я через час сменюсь, — зашептала Катя. — Пусть тогда и приходит.
— Он подождет, — заверил Павел. — Можно?
— Господи боже ты мой! Конечно же, можно!
Она сказала это громко и даже рассмеялась. Пусть дежурная девчонка позавидует еще немножко.
— Я пойду, — вяло проговорил Павел. — До свиданья, Катя.
Он не ушел, а потоптался на месте и смущенно покашлял в кулак:
— Вы не знаете, Катя, кто недавно от вас вышел? Женщина молодая или девушка. Глаза большие, а волосы светло-русые, даже золотые.
— Кто же это? — задумалась старшая сестра. — Наталья Андреевна, должно быть? А отчего спрашиваете?
— Надо, — не придумал лучшего Абатурин.
— Она замужем, — мягко сказала Катя. — И сын у нее. Говорить уже начал. Шустрый такой карапуз.
Павел свел брови к переносице, губы у него сразу замерзли.
— Прощайте, Катя.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Блажевич, увидев Павла. — Придет?
— Через час. Ты посиди пока тут, пристройся где-нибудь.
— Спасибо, дру́жа, — обнял Гришка Павла и добавил, взволнованно улыбаясь: — Адна гала́ва до́бра, а две яшчэ́ лучше.
Он остался возле дверей диспансера, а Павел медленно пошел домой.
«Замужем… — думал он. — Мужняя жена… Глупо-то все как»!
Линева в общежитии не было. Он вообще где-то стал пропадать вечерами, и на все расспросы товарищей отвечал одной фразой: «Занят».
Раньше этого с Виктором не бывало, и парни посмеивались: «Знаем мы эти «занят»!
Кузякин был в комнате один. Он сидел возле тумбочки и выкрикивал свои странные песни. Перед ним была пустая бутылка и одна початая.
Увидев Павла, ухватил себя за бороду и стал куражиться:
— Имею полное право, потому — суббота. Желаешь со мной?
— Спасибо. Я выпью полстакана.
— Чего — полстакана? Протянешь и полный.
— Ну, полный много, Гордей Игнатьич.
Павел медленно выпил теплую водку и не почувствовал опьянения.
Кузякину было скучно, и он стал уговаривать Павла выпить еще.
— Я устал, — отказался Абатурин. Лег на койку, отвернулся к стене и сделал вид, что спит.
— Мелочь, — подергал себя за бороду Гордей Игнатьевич. — Все вы мелочь супротив Кузякина.
Он сидел несколько минут совершенно молча и вдруг сказал отчетливо, с трезвой силой и болью:
— Эх, все бы ничего… Мальчонков жалко!
В понедельник и вторник в техникуме были занятия. Павел сидел на лекциях и почти не слышал их. Сердился на себя и все-таки ничего не мог с собой поделать. Хорошо, что в эти дни не было контрольных работ.
В среду Павел задержался на стройке: его вызвал к себе в конторку Жамков.
— Садись, — кивнул он Абатурину на табуретку, когда тот вошел. — Почему нарушаешь уговор?
Павел вопросительно пожал плечами.
— Мы ж условились: если что нужно — скажи. Молчишь. Ничего не нужно?
— Ничего.
Жамков побарабанил пальцами по столу, спросил, хмуря широкие брови:
— Какие ко мне претензии, как к начальнику участка?
— Нет претензий.
— Это у тебя. А у других?
— Не знаю.
— Знаешь. Не можешь не знать.
Абатурин покраснел и сказал с неожиданным раздражением:
— Не знаю. Но знал бы — тоже не сказал.
— Это почему же?
— Не уважаю доносы, Аверкий Аркадьевич.
Жамков поднялся со своего места, походил по комнатке, воскликнул с подъемом и злостью:
— А ты хорош гусь, Абатурин! Не ожидал я. Комсомолец, кажется… А вот — гусь!
Он тяжело опустился на стул, сказал, резко рубя воздух рукой:
— Значит, критика руководства — донос? А я-то, дурак, в простоте душевной полагал: критика — воздух. Одно тебе оправдание — молод. Был бы постарше, влепил бы я тебе по первое число, где следует. Ну, да ладно, забудем об этом. Я к слову не цепляюсь.
— Нет, отчего же «ладно», — злясь еще больше, возразил Абатурин. — Коли нужда в критике, мы всей бригадой придем, или вы к нам на собрание зайдите. Так лучше будет. Чисто. В открытую.
— Ну, ладно, ладно. Я тебя не затем позвал. Вот о чем речь, Абатурин… Ты — новичок на участке, а все равно должен знать, какой мы кусок фронта занимаем и какая у нас боевая задача.
— Можно закурить? — спросил Абатурин.