— Знаю. Об этом здесь, в бумажке, написано.
— Ну, так что же сказать? Или молчать будешь?
— Передай ему, Коля, что я куплю тебе много конфет. Сто штук или пятьсот. Сколько хочешь. Передашь?
— Ладно, — проворчал Кузякин. — Только я тут все равно ни при чем.
Он оседлал хворостину, выскочил за ворота и понесся вскачь, к Комсомольской площади, остановке трамвая.
Анна посмотрела ему вслед — и только теперь почувствовала отчаянную слабость, от которой хотелось и плакать и смеяться сразу.
Павел узнал о том, что ему придется остаться во вторую смену незадолго до конца первой. Снова, как когда-то, на высоту поднялся Жамков и сказал, что надо постараться для общего дела.
Павел потемнел и впервые за все время работы сорвался с ровного тона:
— До каких пор будет этот кабак, Аверкий Аркадьевич?!
Жамков кинул удивленный взгляд на Абатурина, спросил, стараясь сохранить спокойствие:
— Ты называешь кабаком стройку?
Павел подошел к начальнику участка вплотную:
— Я называю кабаком беспорядок, который вы насаждаете на стройке!
Жамков проворчал, не повышая тона:
— Это не я, голубчик, насаждаю. Время такое. А в чем, собственно, дело?
— Отпустите его, Аверкий Аркадьевич, — хмуровато посоветовал Линев. Ему надо. Мы сделаем работу. Пока не сделаем — не уйдем.
— Нет, — покачал головой Жамков. — У вас и так руки трясутся от усталости. Впрочем, если Абатурину наплевать на товарищей, может идти.
Павел пристально посмотрел на Жамкова, и на скулах монтажника отчетливо обозначились желваки.
— Я останусь.
— Вот так будет лучше. Меня тоже ждут дома, но я, видишь, не пою Лазаря.
— Вы можете что хотите говорить, — вмешался в разговор подошедший Климчук, — но я завтра пойду в партком. Такое нельзя терпеть, начальник.
— Пойди, пойди, — усмехнулся Жамков. — Или парткому наплевать на план? Работать надо, Климчук.
Кузякин, вытиравший ветошью руки, хмуро покачал головой:
— Неладно вы поступаете. Не по-людски.
— И ты, Гордей?
— И я, Аверкий Аркадьевич.
— А тебе, Гордей Игнатьевич, не стоило бы рта раскрывать. Не больно ты свят, я думаю. Замаливал бы грехи без шума.
Вторую смену начали в полном молчании. Линев, работавший рядом с Абатуриным, чувствовал себя виновато: не сумел помочь товарищу. Виктор отлично понимал, какое значение имела сейчас для Павла встреча с Анной. Сейчас, когда их отношения с таким трудом налаживались, и каждый пустяк мог пробить в этом непрочном здании непоправимую брешь.
— Ты знаешь, что особенно противно в Жамкове? — хмуро кинул он Павлу. — Душа у него ржавая, это не вся беда. Хуже другое: он нас этой ржавчиной осыпает. Говорит высокие слова, сукин сын, а ведь одно суесловие. И не сразу найдешься, что ответить. От этого себя меньше уважать начинаешь.
Через несколько минут он с неожиданной улыбкой сказал Абатурину:
— Погляди-ка, кто́ там, на земле… Знакомый наш…
Внизу стоял и размахивал руками мальчик. Он что-то негромко кричал, но слов не было слышно.
— Колька, — усмехнулся Линев. — Кузякину обед принес. Шустрый мужчина, через проходную проскальзывает.
Они окрикнули Кузякина, работавшего неподалеку, и Гордей Игнатьевич, раскрасневшись от удовольствия, стал быстро спускаться к сыну.
Взяв у него узелок с кастрюлькой и потрепав мальчика по голове, Кузякин уселся на бунт каната и стал, не торопясь, закусывать вместе с сыном. Иногда он что-то говорил ему.
Внезапно Гордей Игнатьевич вскочил и поспешил наверх. Отвел в сторонку Абатурина, сказал ему весело, моргая ресницами:
— Колька, он живо сбегает куда надо. Ты напиши записку, остальное не твоя забота.
— Спасибо, дядя Гордей, — расцвел Павел. — А не затруднительно это мальчишке-то?
— А что ж трудного, взрослый парень…
Павел быстро написал записку, спустился к мальчику и стал растолковывать ему, как добраться до городского сада.
Вскоре мальчишка, поскакивая на палочке, помчался к главной проходной.
У Павла отлегло на душе. Завтра утром, придя на смену, Кузякин сообщит ему, как Колька выполнил поручение. Лишь бы мальчик успел захватить Анну… А вдруг ушла?.. Нет, она не уйдет, она должна подождать… А если все же ушла?.. И подумать трудно, что из этого может получиться. Ну, утром все будет ясно. Только очень уж долго — ждать до утра.
Домой шли усталые, молчали. У самого общежития догнали Влахова.
Болгарин поглядел на мрачные физиономии товарищей и покачал головой: пока он наведывался к своим землякам, монтажники отработали вторую смену. Но, увидев Павла и что-то вспомнив, он широко открыл глаза: