Молчание и полная, ничем ненарушимая тишина. И в этой тишине, в крайнем напряжении и ужасе Гистецкий продержал нас во фронте полтора часа. После матросы говорили, что Гистецкий был взбешен с начала своего прихода в казарму. Взбешен тем, что мы с ним не поздоровались. Сделано это было по постановлению правого фланга, где старые матросы дали друг другу слово - встретить Гистецкого молча.
Через полтора часа упорного молчания в казарме появился командир нашего корабля капитан Кузнецов. Матросы немало были удивлены его появлению. [28]
Командир подошел к Гистецкому и окружавшим его, поговорил с ними и быстрым шагом приблизился к фронту.
- Здравствуйте, славные марийцы!
Мы ему по всем правилам:
- Здравия желаем…
Думали, что он выручит нас из тяжелого положения. Командир обращается к нам со словами:
- Ребята, я получил телефонограмму о том, что вы вышли из повиновения экипажной администрации. Мне передали, что некоторые из вас неприлично вели себя во время чтения проповеди и оскорбили хулиганскими выходками митрополита. Я прошу тех лиц, кто оскорбил митрополита выйти из фронта. Они обязаны это сделать для того, чтобы уладить недоразумение и не держать всю команду во фронте!
Матросы молчали. Я чувствовал, как у меня от усталости звенит в ушах и кружится голова. Командир обратился к нам вторично, убеждая нас выдать «зачинщиков». Его обращение осталось без всякого ответа. Тогда он кратко побеседовал с экипажным начальством, и все начальство вместе с митрополитом быстро вышло из казармы. После всех ушел и наш командир. Фельдфебель зычно скомандовал:
- Р-р-разойдись!
Таким образом мы простояли во фронте под угрозами ареста и расстрела два часа пятнадцать минут. За это время шесть человек упали в обморок. Можно себе представить, какая беспощадная требовательность была предъявлена к нам, больным и обожженным людям!
Пришла ночь. Постельного белья нам опять не выдали и мы спали на голых досках. Утром нам дали по одному железному чайнику на десять человек, четыре [29] кружки - тоже на десять человек и по два кусочка сахара. Началась чаепитие. Четверо льют, а шесть человек на них смотрят и бранятся.
Зажали нас, точно клещами, со всех сторон. Обмундирование не выдают. Из казармы никуда не выпускают. Писем не передают. Табаку нет. Усиленный караул из солдат, которые с нами даже в разговор не вступают. Положение создалось ужасное. Выхода никакого. Матросы в унынии.
Во время чаепития один лекарский помощник, который все время аварии провел с нами и, рискуя жизнью, спасал других, - очень артельный парень, - поднялся на койку и громко, на всю казарму, произнес перед матросами зажигательную речь. Я не могу воспроизвести ее в точности, но звучала она приблизительно так:
- Товарищи матросы! Мы переживаем ужасы и страдания в тисках наших классовых угнетателей! Наши рабочие и крестьяне брошены в бойню, в бессмысленную войну против рабочих и крестьян других стран! Мы издыхаем на всех фронтах! Мы голодаем, а буржуазия лопается от жиру! На нашей крови, на наших страданиях буржуазия наживает себе новые капиталы! Мы должны объявить войну не рабочим и крестьянам других стран, а буржуазии всех стран, и в первую голову - буржуазии нашей страны! Мы должны продолжать дело броненосца «Потемкина»… Мы должны помнить слова лейтенанта Шмидта! Мы должны каждую минуту быть готовыми Ж революции!
Матросы были в восторге. Но не успел оратор сказать последнего слова, как к нему подошел дежурный унтер и предложил ему итти к дежурному офицеру. Оратор не стал сопротивляться, спрыгнул с койки и последовал за унтером. Обернувшись, он крикнул нам: [30]
- Дорогие товарищи! Я ухожу от вас! Но знайте, что я боролся, и буду бороться за дело рабочего класса пока наши классовые враги не будут окончательно сломлены!
Из комнаты дежурного офицера этот изумительный человек пропал неизвестно куда, и мы его больше не видели. Его слава и поныне звучат у меня в ушах.
Виновники гибели «Марии»
Прошло несколько месяцев. Все уцелевшие моряки с «Марии» были расписаны по другим кораблям Черноморского флота. Получил новое назначение и офицерский состав «Марии». Помню, что на «Марии» был ряд офицеров с немецкими фамилиями. Представители прибалтийского дворянства, всегда кичливые, высокомерные, - с презрением относившиеся к русскому человеку эти офицеры: фон-Рененкампф, лейтенант Энгельман и мичман Фок, особенно были ненавидимы матросами. Бывали случаи, когда явно сквозила измена или предательство со стороны такого «начальника» тевтонского происхождения.