А первым, по его мнению, восстанет против него вот тот, голубоглазый худой, с тонкими губами злюки: помощник районного прокурора Голубинский. Этот-то уж, наверно, порадуется несчастью Славы! Разве Голубинский не был увлечен Наташей? Был, это все знают!
— Выйдешь в мамину комнату, там поговорим, — сдержанно прошептала Наташа, и Славе показалось, что ее голос звучит враждебно.
Улучив удобный момент, Слава поднялся, сказал что-то смешное высокой девушке с прической а-ля пушкинская Татьяна, та захохотала («и до чего я стал ловким притворой!» — ужаснулся в душе Слава), и юноша незаметно вышел в другую комнату, прикрыв за собой дверь. В комнате, слегка освещенной уличным фонарем, он увидел у окна Наташу.
— Говори мне правду, — настойчиво сказала Наташа. — Между нами не должно быть недоговоренного!
Он рассказал. Рассказ его был короток. Он замер, ожидая своего «приговора».
— Конечно, тебе не надо было скрывать от меня, где ты работаешь, — мягко сказала Наташа, едва он замолчал. — Но ведь и я не сразу сказала тебе, что я следователь! Тут мы почти квиты. — Я верю тебе, что ты уплатил за это проклятое вино. И зачем только ты вздумал его покупать?! Верю, верю, верю! Но дело в том…
— В чем? — спросил Слава, потому что новая пауза затягивалась.
— В том, поверят ли тебе официальные лица. А они на слово верить не могут. Но знаешь что?
Слава заметил в неверном свете уличного фонаря, что лицо Наташи прояснилось.
— Знаешь что? А все-таки, мне кажется, есть возможность проверить эту твою Петрову. Ты вот что скажи: общее количество «сюрпризных» корзин было известно? Не знаешь? Ну, я думаю, что было. Теперь так: ведь у кассирши остаются в кассах контрольные ленты? Стало быть, всегда есть возможность проверить, сколько было выбито чеков со стоимостью корзин?
— Видишь ли, — со вздохом сказал Слава, — а что, если покупатель купит не только корзину, а, скажем, еще две бутылки шампанского? Вот уж итог на чеке будет иной, и это помешает нашей проверке. Получено по чеку пятнадцать рублей, к примеру. Входит сюда и эта чертова «корзина» или не входит?! К тому же дело осложняется еще и тем, что у нас в магазине есть правило: кассиршам суммы свыше десяти рублей разбивать на две части. Например, девять рублей и шесть. Или восемь и семь рублей. Опять следы теряются.
— Глупейшее правило, — сердито сказала Наташа. — Знаешь что? Теперь все дело в Петровой. Если она просто по забывчивости отрицает твой чек — это одно. Может, еще и припомнит. А вот если она по злому умыслу… Тогда плохо! Достаточно ей уничтожить твой злополучный чек, и концы в воду.
— Не понимаю, откуда тут взяться злому умыслу? — с искренним недоумением воскликнул Слава.
— Может быть, тебе показалось, — успокоила его Наташа.
Небольшой хмель после первого бокала вина уже прошел. Слава чувствовал сейчас огромное облегчение от мысли, что Наташе все известно и что скрываться ему перед ней уже не приходится. Вместе с тем в глубине души нарастала тревога за исход дела, грозившего ему бесчестьем. Ему показалось невозможным оставаться среди безмятежных людей.
— Я пойду, Наташа, — робко сказал он. — Все равно, веселья у меня не выйдет сегодня.
— Иди, милый, — сразу согласилась девушка, — я проведу тебя через черный ход… Иди. И помни, что я верю тебе!
Первого января в квартире Ольги все проснулись поздно. Слава сделал вид, что тоже безмятежно проспал остаток ночи после «кутежа».
Сестра с мужем легли спать около часа, распив вместе бутылку шампанского, а детей уложили, конечно, и того раньше.
— Весело тебе было? — ласково спросила Ольга, знавшая, что Новый год он встречал у Наташи, о которой так много доброго рассказывал ей брат.
— Еще бы не весело! — снисходительно потрепал сестру по плечу Слава.
В эту бессонную ночь у него созрел план: сегодня же узнать адрес общественной контролерши; найти ее и просить ему помочь. Как помочь — было ему еще не ясно, но почему-то он был уверен, что эта старая женщина сумеет распутать веревочку, стянувшую ему горло.
Завтракали все вместе в комнате Ольги. Она накрыла стол по-праздничному и извлекла из буфета большое блюдо с пышным кренделем, ею вчера испеченным. Яков Иванович сделал вид, что крендель — полнейший для него сюрприз, и при виде блюда воскликнул на своем странном языке: