— Не думал, не гадал — сам вырос!
Слава чокнулся с зятем и будто о пустячном спросил:
— Не знаете ли, что за женщина приходила вчера к нам в магазин?
— Давно часы били! — неясно сказал Яков Иванович. — Давно пора в вашем магазине кое-кому анализ сделать!
— Например, кому? — с жадным любопытством спросил Слава. — Неужели заведующему?
— Нюрке-циркачке, — презрительно отмахнулся Яков Иванович. — Сошлась жить с циркачом, а он из нее бубну выбивает. Давай, говорит, такая-сякая, оборотные средства!
— Оборотные средства? — переспросил Слава, вспомнив жалкую фигуру Грум-Гржимайло.
Но Яков Иванович не стал объяснять. Он напомнил шурину, что тот интересовался общественным контролером и назвал ее:
— Анна Степановна Крутых — сибирячка. Холод умеет напускать.
И прыснул со смеха над своей немудреной остротой. А тем временем Ольга нарезала пышный крендель. Каким-то удивительным образом и Аллочке и Коле досталось по куску, в которых запечено было по монетке. Дети завизжали, Яков Иванович хохотал басом, Ольга улыбалась счастливой улыбкой.
— Где бы мне эту самую Анну Степановну найти? Где она живет? — нетерпеливо спросил. Слава у зятя.
— Проживает она в Сивцевом Вражке, дом номер пятнадцать, а квартира восемь. Я ее не раз возил домой. Человек она заслуженный!
Через час Слава стучал в дверь, обитую клеенкой.
— А! Пришел! Откуда адрес узнал? От Якова Ивановича, механика гаража? Как же, знаю. Я в нашем районе, почитай, каждого второго знаю. А стариков рабочих — тех подряд. Ну, садись. Рассказывай. Беспокоит тебя, небось, происшествие в магазине?
Она вдруг приблизила к нему слетка тронутое морщинами, но еще румяное лицо. Волосы были у нее седые, гладко расчесанные на пробор.
— Может, совесть в тебе заговорила? Ты ведь молод еще, совсем молод. А в молодости совесть говорливей! Ну, так что же?
Слава откинулся на спинку легкого и узкого кресла, в которое его усадила Анна Степановна.
— Не о чем моей совести разговаривать! — сердито сказал он. — Я не затем пришел, чтобы повиниться, у меня вины нет.
Он заговорил горячо:
— Вы сами слышали от кассирши: деньги за корзину она у меня получила. С какой радости она бы лгала? Я ей не сват и не брат.
Разговор как-то не вязался. Анна Степановна больше молчала, как будто думая совсем о другом. Она не спорила и не поддакивала, а больше слушала. В конце концов, Слава сбился и замолчал.
— Решайте, как знаете, — сказал он почти грубо. — Я сам подсказывать не берусь. Прощайте!
Он направился к выходу.
— Зачем прощайте? — спокойно поправила его старая женщина. — Скажи-ка лучше — до свидания. Я ведь завтра с утра в магазине. Забыл — акт буду составлять.
— Ничего я не забыл, — буркнул Слава, выходя из комнаты на лестницу.
Анна Степановна пришла назавтра не с утра, а перед обеденным перерывом. Слава уже подумал, что она совсем не придет. Был он все время в напряженном ожидании и невнимательно слушал разговоры сослуживцев. Часов в одиннадцать позвал его к себе Грунский.
— Садись, — сказал заведующий. — Сел? Ну, теперь скажи мне: что все это значит?
— Вы о чем спрашиваете, товарищ Грунский? — хмуро отозвался Слава.
— О чем! Об этой корзинке с винами. Кассирша в истерике бьется: «Заплатил он за корзинку!» А Петрова начисто отрицает: «Не давал он мне чека». Так я хотел тебя спросить…
— О чем же здесь спрашивать? — тяжело вздохнул Слава. — Раз Петрова у меня чека не получала, значит, и в самом деле я для отвода глаз уплатил. Заранее все предусмотрел. Знал, что меня при выходе могут остановить, знал — спросят чек, и поэтому заранее подготовился. Ясно?
— Ты мне не дерзи! — вдруг закричал Грунский. — Моему младшему больше лет, чем тебе!
— Странно, — пожал плечами Слава, — вы спрашиваете, я отвечаю. Ведь именно так и выходит: одна говорит — платил, другая говорит — не давал чека, значит, что? Заранее подстроенный обман. А что еще?
— Ты где вчерашний день провел? — вдруг спросил Грунский. — Дома? В гостях? Ну, а я здесь саморевизию делал, весь день и часть ночи!
— Ну?! — обрадованно вскрикнул Слава. — Значит, вы проверили остаток вина и сверили с продажей? И моя корзинка действительно оплачена?
Грунский долго и молча всматривался в лицо Славы, потом сказал:
— Нет, так врать в двадцать три года ты не смог бы, даже если бы захотел. Вот что, дружище. Приготовься услышать пренеприятное известие. Я, видишь ли, конечно, точной сверки в одиночку произвести не смог, но все же. Нехватка в той последней партии дорогих вин, против накладной, огромная: пол на пол примерно. То ли на две тысячи, то ли на три. Точнее ревизия установит. Ты, кажется, что-то сказал?