— Продолжайте!
— Санькина мать накапала на нас. Кто-то из соседей подтвердил, что у него что-то там пропало, словом, поверили родной матери да и мачехе, и попали мы в колонию. А как шестнадцать лет минуло, отпустили нас, и пришли мы дамой. Соня мне часто говорил, что отчим жить ему не дает, придирается! Вот и все, что я знаю.
Парень вытер пот с лица и замолк.
Молчал и следователь…
«Легче всего пойти по линии наименьшего сопротивления, — размышлял он, — заподозрить отчима в убийстве. Этот молодой, но тертый калач, уже отбывший шесть лет наказания, пытается увести меня в сторону. Ведь он-то в чем заинтересован? В том, чтобы его самого не заподозрили. Вот и плетет кружево!»
— Достаточно, — решительно сказал следователь. — Подпишите протокол и…
Он позвонил. Тотчас вошел дежурный.
— Уведите арестованного!
— За что? — яростно воскликнул парень. — Я в смерти Саньки не виноват!
— Разберемся, — сказал следователь.
— Ладно! — вдруг присмирел Новожилин. — Пойдем! Да бумаги мне дайте, я жалобу напишу!
— Дадим, дадим бумагу, — мягко говорил дежурный, сопровождая парня, — обязательно дадим!.. Виноват, товарищ Куракин, вас там гражданин дожидается.
— Пусть зайдет!
Леонида увели, и только после этого в кабинет вошел Вдовиченко, нестарый мужчина с пышными пшеничными усами, широкоплечий и круглоголовый. На нем был опрятный и даже франтовской светлый костюм.
— Звали? — спросил он мягким, спокойным говором, изобличавшим в нем уроженца средней полосы России. — Такое, знаете, несчастье у нас в доме. Жена вторые сутки без чувств лежит.
— Садитесь, пожалуйста, — приветливо пригласил следователь. — Извините, что пришлось оторвать вас от дела.
— Дело — делом, суд — по форме, — со вздохом отозвался посетитель, опускаясь на стул.
Следователь окинул взглядом всю его ладную фигуру, спокойное лицо и приветливые серые глаза. «А он, видимо, моложе своей жены», — мелькнуло в голове следователя.
— Нас интересует, как складывались ваши отношения с пасынком? — спросил он без особого, впрочем, интереса.
Вдовиченко, видимо, покоробил этот вопрос, он помолчал перед тем как отвечать.
— Что же, так повелось. Даже слово «пасынок» говорит о таком человеке, к которому плохо относятся. Я не обижаюсь.
— Я и не собирался вас обидеть, — поспешил объяснить следователь.
— Понимаю, — с достоинством заметил посетитель. — Разрешите доложить, отношения у нас были самые что ни на есть хорошие. Одним словом, даром что я отчим, а он пасынок, — но жили мы дружно, весело. Да ведь и то сказать: к парню у меня никаких претензий не было, дурного за ним не водилось, он и работал и учился…
— Кстати, — перебил следователь, — почему — он в свои шестнадцать лет учился в шестом лишь классе?
Вдовиченко с комической растерянностью развел руками:
— Это вы уж у мамаши спросите. Сами понимаете: как-никак — человек я мальчишке посторонний, нажимать «учись лучше да быстрее» мне было не к лицу. И потом, одно дело только учиться, а совсем другое — прийти после смены и за учебник садиться! Тоже надо было войти в положение парня.
«Да, это он, конечно, прав, — подумал следователь, — и потом, какое теперь имеет значение, был ли бедняга в шестом или в девятом классе?!»
— Вы, кажется, первый обнаружили исчезновение мальчика!?
— Да. Я обычно встаю рано; и на этот раз поднялся в шестом часу. Вышел во двор умыться, смотрю: дверь в сарайчик Сани вроде приоткрыта, я вошел, вижу, постель не тронута. Что-то меня в сердце ударило. Я — к матери. Она — в слезы. Я хотел было к вечеру заявлять о пропаже мальчика, да жена просит: «Не надо! От людей совестно!» Ну, я и не заявил.
— Последний вопрос, — сказал следователь. — Он с вечера был в сапогах?
— Ну, а как же? — удивился Вдовиченко. — Он разутым не ходил. Хорошие были у него сапоги.
— Кирзовые?
— А хоть бы и кирзовые. Иные кирзовые двух пар хромовых стоят!
На этом следователь отпустил Вдовиченко, тем более что в кабинет вошел прокурор района Кисляков, которого недолюбливал Алексей Никитович.
Дождавшись, когда посетитель вышел, Кисляков сразу же начал «въедаться», как следователь определял в душе эту манеру перепроверять его действия:
— Это кто? Отчим? А почему вы не сделали у них на дому обыска?
— А зачем, собственно, обыск? — возразил следователь, с трудом сдерживая раздражение. — Никакого подозрения ни на мать, ни на отчима нет! Эта версия исключается!
— Дело не в подозрении, — продолжал «въедаться» прокурор, — дело в том, что, может быть, мы найдем у них дома какие-то следы знакомства или связи убитого с возможными убийцами. Извольте сейчас же нее бросить и произвести там обыск.