Шагнув назад, Гай пристально и угрожающе воззрился на Мерта Толливера. Этот взгляд едва ли мог достичь желаемого эффекта, поскольку один глаз Гая был подбит: он почти закрылся. Синяк стремительно багровел, из носа струилась кровь, но Гай не обращал внимания на подобные пустяки. Его целиком охватило единственное, простейшее, первобытное стремление – уничтожить своего врага.
Именно тогда Мерт сделал неверный ход. Он был старше, крупнее и массивнее Гая и до сих пор с успехом этим пользовался. И теперь он решил добавить к побоям еще и оскорбление.
– Чертов оборванец! – сказал он, ухмыляясь. – Хочешь знать, как появился здесь твой дурацкий папаша? Он бежал, как дворняжка, у которой хвост болтается между ног! А как он правильно говорит, какая в нем ученость! Произносит слова важно, как классная дама! Мой отец говорит…
– Мерт! – прошептал Гай.
Но Мерта понесло, и он потерял всякую осторожность:
– …что он, видно, был конокрадом или городским мошенником. Чтение, скажи пожалуйста! Занятие для женщин. У мужчин есть дела поважнее. А как он себя держит, как смотрит на всех сверху вниз, называет нас «горной швалью». А кого он сам взял в жены? Только поглядеть! Твоя матушка! Ну она…
Больше он ничего не успел сказать: терпение Гая лопнуло. Каждой клеточкой его худого мускулистого тела, которое уже теперь, в четырнадцать лет, было крупнокостным и большим и почти достигало той легкой силы, что была присуща его отцу, двигала ярость. Его левый кулак по самое запястье погрузился в жирный живот Мерта, и, когда тот как бы сломался пополам, Гай нанес удар правой в подбородок – такого апперкота не постыдился бы и профессиональный боксер.
Мерт весь обмяк и стал оседать, но еще до того, как он коснулся земли, Гай уже сидел на нем верхом, молотя его большую голову обеими руками. Через две минуты лицо Мерта было все в крови, но Гай продолжал колотить его, выдыхая в ритм ударам:
– Никогда – не произноси имя – моего отца – своим грязным – ртом! Не вздумай – даже думать – о моей маме, тем более – говорить о ней! Слышишь меня, Мерт? Ты большая – жирная – горная шваль – ублюдок! Слышишь меня?
– Сдаюсь, – прошептал Мерт. – Сдаюсь, Гай, ради Бога остановись! Ты что, меня убить собираешься?
Гай медленно поднялся с земли и теперь стоял рядом, глядя на Мерта сверху вниз.
– Поднимайся! – приказал он. – Будем считать, что я дал тебе урок. Но никогда не забывай: я – Фолкс. Помни, Мерт, что мы никому не позволяем шутить с нами. А теперь вставай и убирайся!
Мерт встал, превозмогая боль. Он постоял минуту, глядя на Гая, а потом повернулся и медленно побрел прочь; впрочем, Гай поторопил его, дав напоследок Мерту хороший пинок в зад.
Глядя вслед своему недругу, Гай улыбнулся. Зубы его были ровными и белыми, и улыбка сверкнула на угрюмом лице подобно летней молнии. У Гая было хорошее лицо, но его бы очень смутило, если бы кто-то сказал об этом. Люди, живущие среди холмов, скупы на комплименты. Если о нем и говорили, то так:
– Похож на отца. А Вэс Фолкс – мужчина что надо…
Впрочем, улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. Он прикоснулся пальцем к распухшему глазу и нахмурился: «С этим что-то надо делать, а не то мама шкуру с меня спустит за драку. Попрошу-ка я кусочек сырой говядины у старого Дэна Райли и приложу к синяку. Говорят, это помогает…»
Он стремглав сбежал вниз с холма, направляясь к кучке некрашеных лачуг, составлявших поселок, пересек пыльную площадь и распахнул дверь лавки Райли. Старый Дэн Райли сидел в центре цветистого, усеянного мухами беспорядка, взгромоздившись на коробку из-под крекеров, и говорил нескольким мужчинам:
– Это его родня из той части нашего штата, где равнина. Они и выглядят как Фолксы. И говорят так же: гладко и правильно. Сразу поняли, что я их рассматриваю. Я себе и говорю: глянь-ка, Дэниел, никак это родичи Вэса Фолкса…
Наконец он заметил какую-то напряженность в выражении лиц своих слушателей и обернулся. Мальчишка, стоявший в дверях, пристально глядел на него. Однако Дэн вовсе не был смущен оттого, что его подслушал сын Вэса Фолкса.
– Гай, – сказал он строго, – почему это ты не дома? Там тебе найдется компания. Твои родственники с равнины. Проезжали здесь полчаса назад в чудной маленькой карете, запряженной парой серых лошадей, лучше которых я в жизни не видел. Дуй-ка, парень, домой! Твоему отцу будет неловко, если ты не встретишь родственников…
Не сказав ни слова, Гай повернулся и вышел из магазина. Не успел он ступить за порог лавки, как уже бежал, а синяки и сырая говядина мигом вылетели из его головы.
Когда он выбрался из последнего, выжженного солнцем оврага на плато, где стоял дом, и увидел толпу людей, смотревших раскрыв рот на полированное дерево и дорогую темную кожу маленького ландо, он так запыхался и чувствовал такое головокружение, что не мог ясно усвоить детали представшей ему картины.
Что больше всего изумило жителей холмов – а известие об этом передавалось из дома в дом по мере продвижения ландо, запряженного серыми в яблоках лошадьми, по извилистым улочкам, ведущим к дому Фолксов (впрочем, лошади, не обращая внимания на дорогу, продвигались к хижине Вэса Фолкса кратчайшими путями) – так это негр-кучер, восседающий с вожжами в руках, подобно статуе из черного дерева, одетый в ливрею, которая явно стоила больше, чем могли заработать три семьи обитателей холмов за целый год.
Гай едва взглянул на черного кучера, как его взгляд, будто притянутый магнитом, остановился на крошечном создании, словно плавающем в облаке розовых кружев на заднем сиденье ландо. Девочке было лет восемь, она сидела вся розово-белая и золотистая, вымытая до зеркального блеска и благоухающая. Уже в восемь лет она знала, кто она и чья она дочь, и это было видно по тому царственному спокойствию и равнодушию, граничащему с презрением, с каким она взирала на толпу раскрывших от изумления рот обитателей холмов.
Но не таков был Гай. За каких-то пару минут он проложил себе путь в толпе и уже стоял рядом, глядя на нее.
Маленькая богиня повернула голову, внимательно посмотрела на него и сказала:
– Ты – Гай Фолкс.
Гай судорожно глотнул раз или два, прежде чем обрел дар речи.
– Но откуда… откуда вы знаете? – спросил он.
– У тебя темные волосы, – рассудительно молвила принцесса. – У всех Фолксов темные волосы. Кроме меня. Я похожа на маму. Кроме того, ты похож на моего папу. Мы – кузены, ты и я. Ты разве не знал этого?
– Боюсь, что нет. Но, наверно, так оно и есть, раз вы так говорите, мэм…
– Не называй меня «мэм». Я еще не такая взрослая. Мне восемь, а тебе сколько?
– Четырнадцать, – ответил Гай, но еще до того, как он успел придумать, что бы сказать еще, она придвинулась ближе.
– О Боже! – воскликнула она. – Ты дрался! И тебе не стыдно, Гай Фолкс? Иди и сейчас же умой лицо! Оно все в грязи и синяках. Ты меня слышал? Иди умойся!
– Да, мэм, – прошептал Гай и прошмыгнул к калитке. Но сразу остановился. Его поразил вид человека, сидевшего на веранде и весело болтавшего с его отцом. Гай ни за что бы не смог раньше представить себе, что такие люди существуют. Этот человек был так же высок, как Вэс, но гораздо стройнее, а изящество, с которым он держал стакан шотландского виски, непонятно почему странно взволновало Гая. Одежда его была великолепна: все, что читал Гай о нарядах принцев, не шло ни в какое сравнение с тем, что он увидел.
Но помимо одежды – пышного белого галстука, повязанного вокруг тонкой шеи, пены кружев на рубашке, желтовато-коричневого жилета с отделкой из золотой парчи, безупречного покроя рыже-коричневого сюртука, жемчужно-серых брюк, скульптурно облегающих ноги, которых не постыдился бы балетный танцовщик, – мальчика поразило его лицо, спокойно улыбающееся и обрамленное локонами жестких темных волос, тем, что оно было до странности похоже на лицо самого Гая.