– Какого позора? – пролепетала Марта, прижав ладони к щекам. – О чем вы?
– О том, что вся труппа знала о ваших отношениях.
– Вся? Нет. Я не думаю.
– Это я уже понял. Думать – это не ваше. Сострадать тем более…
Марта попыталась вскочить, но подвели ноги, подломились в коленях, и она опять осела на стул:
– Вы читаете мне нотации? Как вы смеете?!
– Упаси бог! – откликнулся Логов с неожиданным смехом, напугавшим ничуть не меньше. – Нотации читают тем, кого пытаются исправить. Я вас посадил бы… Но, боюсь, ни одни суд не признает вас виновной. К сожалению, у нас не дают срок тем, кто убивает не тело, а душу.
Пытаясь защититься от его несправедливых нападок, Марта вцепилась в плечи, закрыла руками грудь крест-накрест. Это не спасет, если следователь решится добить ее физически, но ей нужно было хоть что-то предпринять! Лишь бы не чувствовать себя жертвой.
– Я не понимаю… Чью душу?! Я любила Мишу. Я…
– Я не о нем. Если убийцей все же окажется ваш муж – а я этому не удивлюсь! – в таком случае ваша вина будет ничуть не меньше, чем его. Нет! – заспорил Логов сам с собой. – Вы виновны в любом случае. Вы провоцировали человека, отвечающего за чужую жизнь, просто упустить эту самую жизнь сквозь пальцы. Это ведь так легко… Ни пистолет не нужен, ни нож. Просто сделать вид, будто ошибся. Это ведь возможно? Ни у кого нет сомнений на этот счет.
Ее пальцы еще крепче впились в плечи:
– Даже… Даже Гена… подтвердил?
– Он же не идиот отрицать очевидное. Воздушные гимнасты без страховки. Можно провернуть идеальное убийство! Правда…
От того, что следователь вдруг замолчал и уставился на нее вприщур, Марте стало совсем тошно от предчувствия: сейчас прозвучит самое страшное. Проклиная себя, она опустила взгляд, просто не могла больше смотреть ему в глаза. В чем еще этот мерзавец хочет обвинить ее?
– Правда, – повторил Логов. – Гимнасты умеют падать, их специально учат этому. А Венгр тренировался с раннего детства. Он не должен был свернуть себе шею… Разве что сломать руку-ногу. Что же его сбило? Как вы думаете?
– Я… Понятия не имею.
Кажется, он не услышал.
– Почему Михаил упустил драгоценные секунды и не успел сгруппироваться?
– Я не знаю! Не знаю!
Марта выкрикнула это и сама расслышала в голосе истеричные нотки. Они прозвучали визгливо, резанули слух, и она безотчетно мотнула головой. Продолжая щуриться, следователь смотрел на нее с благостным выражением варана, жертва которого уже готова сдаться. Ей даже почудилось, будто Логов улыбается…
И вдруг мелькнула непрошеная мысль, у самой вызвавшая отвращение: «А ведь интересный мужчина… Если б мы встретились при других обстоятельствах, мог бы он…» Марта остановила себя: не дай бог, этот тип все прочтет по глазам.
– А я знаю, – он понизил голос, который зазвучал обволакивающе. – Кто-то пустил луч обычной лазерной указки Мише в лицо. Прямо в глаз. Ослепил на миг, и он потерялся в пространстве. Всего на мгновение, но этого хватило.
Она подалась к нему, надеясь ухватиться за протянутую утопающему руку:
– Кто?!
Но это была обманка. Логов не то что отдернул руку, он даже не протягивал ее…
– Вы, – произнес он сухо, а Марте показалось, будто на нее опрокинули ведро кипятка.
– Что? Нет! Как вы можете так…
– Женщина. В публике сидела женщина с фонариком, которая именно это и сделала. Есть свидетель. И я полагаю, этой женщиной были вы.
– Я?!
Легко поднявшись, Логов прошелся по маленькой комнате, в которой совсем не осталось кислорода. Марте казалось, в любой момент она может лишиться сознания. Лицо девушки у стены плавало бледным пятном. Откуда-то всплыла строчка: «Луна, как бледное пятно…» Дальше она не помнила. Кто из их – русских – поэтов написал это? Вспомнить не удалось. Да и зачем?
Слова пробивались сквозь плотную пелену, окутавшую со всех сторон, сдавившую уши.
– У вас был мотив.
– У меня? – она с трудом сглотнула. – Какой?
Логов вздохнул, будто внезапно проникся к ней сочувствием:
– Вы ведь старше Михаила… Не будем уточнять, на сколько лет, но прилично. Парень натешился, получил опыт и решил, что этого достаточно.
– Ничего подобного!
– Его можно понять… Только вы уже влюбились в него к тому времени. И довольно сильно. Настолько, что не захотели отпускать. И решили, как сотни – да что я… тысячи! – женщин до вас: «Так не доставайся же ты никому».