Бандра просто взорвалась хохотом. Она как раз пила сосновый чай; неандертальская анатомия не позволила ему брызнуть через ноздри, но, будь она глексенкой, это, несомненно, произошло бы, так она хохотала.
– Это ужасно! – объявила она, вытирая слёзы.
Мэри улыбалась, должно быть, ещё шире, чем Понтер.
– Не правда ли, здорово?
Остаток вечера они провели, разговаривая о своих семьях, рассказывая анекдоты, слушая неандертальскую музыку, синхронно воспроизводимую в кохлеарных имплантах обеих, и просто приятно проводя время. У Мэри было несколько близких подруг до того, как она вышла за Кольма, но за время брака она от них отдалилась, а с тех пор, как они с Кольмом разошлись, она так ни с кем и не подружилась. Что хорошо в неандертальской системе, подумала Мэри, так это то, что она оставляет массу времени на завязывание дружеских отношений с другими женщинами.
И несмотря на то что они с Бандрой в буквальном смысле слова были из разных миров, она определённо была человеком того типа, которых Мэри всегда хотелось иметь среди подруг: доброй, остроумной, щедрой и вдохновляющей – той, с которой можно как обмениваться глупыми шутками, так и обсудить свежие научные открытия.
Через какое-то время Бандра принесла доску для партанлара – игры, в которую Мэри уже играла с Понтером. У него доска была из полированного дерева с протравленными чередующимися тёмными и светлыми квадратами. У Бандры, как подобает геологу, доска была из полированного камня с белыми и чёрными квадратами.
– О, замечательно! – сказала Мэри. – Я знаю эту игру! Понтер меня научил.
В шашках и шахматах игроки сидят друг напротив друга, пытаясь провести свои армии на противоположный край доски. Но игра в партанлар была не столь линейна – здесь не было наступлений и отступлений. Так что Бандра положила доску на низкий столик и села на диван перед ним, оставив рядом достаточно места для Мэри.
Они играли около часа – но это была приятная игра-чтобы-занять-время того типа, что нравились Мэри, а не состязание в давай-выясним-кто-круче, которые предпочитал Кольм. Ни Мэри, ни Бандру не интересовало особо, кто победит, и они равно радовались и своим, и чужим удачным ходам.
– Мне так приятно проводить с вами время, – сказала Бандра.
– Мне тоже нравится общаться с вами, – ответила Мэри.
– Знаете, – сказала Бандра, – среди нас есть такие, кто не одобряет контакт между нашими мирами. Советник Бедрос – помните, мы видели его по визору? – один из них. Но несколько гнилых яблок не портят всего урожая. Он не прав. Он ошибается относительно вашего народа. И вы тому доказательство.
Мэри снова улыбнулась:
– Спасибо.
Глава 29
И хотя наши неандертальские родичи вольны присоединиться к нам в этом грандиозном марсианском предприятии, скорее всего, весьма немногие из них воспользуются такой возможностью…
Корнелиус Раскин постучал в дверь кабинета.
– Войдите, – ответил из-за двери знакомый женский голос с лёгким пакистанским акцентом.
Корнелиус сделал глубокий вдох и открыл дверь.
– Здравствуйте, Кейсер, – сказал он, входя в кабинет.
Металлический стол профессора Кейсер Ремтуллы стоял под прямым углом к дверям: длинной стороной к стене, коротким левым краем к окну. На ней был тёмно-зелёный пиджак и чёрные брюки.
– Корнелиус! – воскликнула она. – Мы уже начали беспокоиться.
Корнелиус не смог выдавить из себя улыбку, но ответил:
– Благодарю вас.
Однако круглое лицо Кейсер тут же помрачнело.
– Но вам нужно было предупредить нас, что вы сегодня появитесь. Дэйв Ольсен уже взял ваши вечерние занятия.
Корнелиус слегка качнул головой:
– Всё нормально. Собственно, об этом я и хотел поговорить.
Кейсер сделала то, что делает практически любой университетский преподаватель, когда к нему в кабинет заходит посетитель: она поднялась со своего крутящегося кресла и убрала кипу книг и бумаг со второго – и последнего – имеющегося в кабинете сидячего места. В данном случае это был простой стул с металлической рамой и оранжевым виниловым сиденьем.
Корнелиус сел, скрестив ноги в лодыжках, и…
Он снова качнул головой: интересно, привыкнет ли он когда-нибудь к этому ощущению. Всю свою жизнь, садясь в такой позе, он ощущал слабое давление на тестикулы – а теперь оно исчезло.