Прохор Михайлович Попович был взбешен. Он черной горой ненависти навис над дрожащим как осиновый лист пилотом Осавиахима.
- Ты точно видел людей или это твое больное воображения, лейтенант?
- Так точно, товарищ капитан, видел как вас…
- Куда же они делись, по-твоему? Нет ни живых, ни мертвых. Они что, испарились?
- Не могу знать, товарищ капитан
- Что ты заладил: «…не могу знать, не могу знать…», - Прохор, постепенно успокаиваясь, прошел к столу и устало сел на стул.
Лейтенант, не моргая, стоял у двери кабинета. Он боялся. Боялся, потому что хорошо знал нового начальника алтайского управления НКВД, которого прислали в Барнаул в 37-ом, едва Алтай только-только стал самостоятельным регионом. Здесь нужны были преданные люди с твердым моральным чувством и челюстями волка.
33-летний Прохор Попович, только что получивший высшую государственную награду орден Ленина, этим требованиям вполне соответствовал. Он приехал из Новосибирска, и тамошние чекисты гордились тем, что в августе 1937-го их управление заняло второе место по эффективности. Измеряли эффективность количеством арестов врагов народа.
Сын приказчика в купеческой лавке, он уже четырнадцатилетним в новосибирском ЧК был уполномоченным КПП. Воевал на гражданской, после работал начальником учетно-распределительного и административного отделов почты. В 1930 был мобилизован на оперативную работу в ОГПУ. За семь лет вырос до начальника управления НКВД по Алтайскому краю. Капитан госбезопасности. Депутат Верховного Совета СССР первого созыва.
Тройка при НКВД, в состав которой ввели Поповича, судила без формальностей, без права на обжалование противников режима, саботажников, шпионов, спекулянтов и врагов народа.
При Поповиче ввели особые пытки заключенных, которые отказывались признаваться: посадку на копчик, выстойку, камерную обработку .
Во внутренней тюрьме НКВД оборудовали карцеры и холодильную камеру для особо опасных . Очевидцы рассказывали, как Попович выговаривал своему секретарю:
- Почему у нас в управлении тишина? Что, следователи пьют чай с арестованными? Не люблю тишины, а люблю, чтобы всё шумело и гремело.
Когда начальник внутренней тюрьмы НКВД заявил ему, что в тюрьме сейчас 1,5 тыс. заключённых, их нечем кормить, они не могут ни сесть, ни лечь и налицо угроза эпидемии, Попович ответил: « арестованных нужно втискивать коленкой».
Лейтенант помнил, как в 1937 году в НКВД взяли 24 алтайских врача, примерно каждого четвертого медика края, в число которых попала и его мачеха. Якобы все они состояли в контрреволюционной фашисткой шпионско-террористической организации.
А в этом, 1939 году, когда в произошедшем разбиралась генеральная прокуратура, один из чекистов признался: при арестах врачей начальник управления НКВД преследовал цель… скорейшего разрешения жилищного вопроса для прибывших работников. Но московские связи Прохора и личная дружба с прокурором Николаем Петуховым помогли замять неприятный инцидент.
Самому Поповичу, кстати, достался дом знаменитого в Барнауле врача Александра Киркинского на ул. Никитина.
Лейтенант боялся. В случае чего, ему непременно припомнят мачеху-шпионку. И не поможет дальнее родство с легендарным комдивом Николаем Щорсом, могилу которого 1 мая этого года, спустя 20 лет со дня смерти, наконец, обнаружили добровольцы-поисковики на православном кладбише в Самаре, где в сентябре 1919 его захоронили на скорую руку.
Прохор глубоко задумался.
- Сколько по-твоему в деревне могло быть жителей? – тихо спросил он лейтенанта.
- Больше сотни дворов, товарищ капитан. На мой взгляд 500-600 душ. Не меньше.
- И куда они делись? На твой взгляд…- с усмешкой спросил Попович.
- Может, ушли в Монголию?
- Ладно, лейтенант, свободен... Пока свободен.
Офицер лихо козырнул и вышел из кабинета.
ГЛАВА 37
29 мая 1939 года была пущена в эксплуатацию величайшая в мире по протяженности высокочастотная телефонная магистраль Москва-Хабаровск длиной 8 600 км, которая потом была продолжена до Владивостока.
В пещере холодный бледно-голубой свет, исходящий от священного озера Чыгары, освещал невеселые лица настороженных людей и напряженные фигуры гибридов, сидящих, стоящих под сводами грота. Даже здесь под двадцатиметровой многотонной толщей скальных пород были слышны взрывы тяжелых бомб, падающих на село и серая пыль с крошечными камешками гранита время от времени падали в воды озера.