Во дворе Пётр Дмитриевич отыскал Филарета. Послушник колол дрова и укладывал их в тележку.
- Были прежде в монастыре убийства? - спросил полицейский, присев на одну из колод. - Или несчастные случаи?
- Насколько мне известно, только однажды, - ответил, замахиваясь топором, Филарет. - Полгода назад с часовни упал брат Алексий, отправленный туда настоятелем в качестве епитимьи. Должно быть, оступился в темноте.
- Ночью дело было?
- Да. Тело только утром обнаружили, - послушник отложил топор и вытер рукавом пот с лица. - Передохну минутку.
- Расследование было?
- Нет, зачем? Тем более тогда в монастырь как раз представитель местной епархии приезжал. А тут такой неприятный случай. Поговаривали, будто брат Алексий нарочно выбросился. В общем, попахивало скандалом, и делу постарались не давать огласки.
- Ты знал его? Мог он свести счеты с жизнью?
- Вряд ли. С чего бы вдруг? Потерял равновесие, должно быть. Там ведь, где он был, нашли пустую бутылку из-под вина, - понизив голос, добавил Филарет. - Судите сами.
Пётр Дмитриевич оставил послушника колоть дрова, а сам отправился в библиотеку. Там он попросил у архивариуса книгу регистрации захоронений.
- На что она вам? - поинтересовался старик, кладя перед следователем толстую, обёрнутую в промасленную бумагу тетрадь.
- Любопытно, - уклончиво ответил Инсаров.
Он быстро пролистал первые страницы, на последних задержался. Всё было заполнено аккуратным почерком, принадлежавшим, должно быть, библиотекарю.
- Я вижу, в течение последних девяти лет ни один из монахов не умер своею смертью, - заметил Пётр Дмитриевич, подняв глаза на архивариуса. - Погибло же четверо: лекарь, бывший до отца Савелия (старик оступился на лестнице), два монаха, угоревшие в бане, и брат Алексий, упавший с часовни.
- Живём молитвами, - ответил библиотекарь, - и божьей милостью.
- Разумеется. А тот лекарь, что погиб ещё до вступления в должность нынешнего настоятеля… каков он был?
- Брат Варнава? - архивариус задумчиво пригладил дрожащей рукой хилую бородёнку. - Со странностями, если говорить откровенно. Но лечил отменно - не то, что брат Савелий. В миру-то он химией занимался и, кажется, даже на врача выучился. Здесь, правда, тоже эксперименты ставил - даже выписал себе какую-то хитрую посуду для этого. Настоятель сначала протестовал, но затем, видя, что братии от снадобий Варнавы прямая польза, отступил.
- И где была его лаборатория?
- Как? - нахмурился библиотекарь.
- Где он опыты ставил? - пояснил Инсаров.
- В келье своей. Теперь не знаю, куда посуду его да горелки подевали. Должно быть, выкинули. С тех пор как настоятелем стал отец Амвросий, науки в обители не приветствуются - всё больше молитвы. Как в должность вступил, так мозаику велел выложить в церкви - тьфу! «Это, - говорил, - чтоб братия страх божий имела в сердце». А по мне, так непотребство это - гидр изображать во храме.
С архивариусом Пётр Дмитриевич был согласен.
- Жаль Варнаву, - продолжал библиотекарь. - Хороший лекарь был. Пытался учить нынешнего, да без толку.
- Значит, отец Савелий…
- Да, да. Навроде ученика его. Не знаю: может, ему досталась посуда та причудливая. Спросите, ежели охота.
Совета архивариуса Пётр Дмитриевич послушался. Лекаря он застал у того в келье - монах сидел над какой-то книгой, которую при появлении полицейского закрыл.
- Чем могу быть полезен? - спросил он быстро, потирая руки. - Плохо себя почувствовали?
- Отнюдь.
Инсаров огляделся. Келья у отца Савелия была большая. Вдоль стен стояли шкафы и столы, на которых громоздились книги, свитки, стопки бумаги, писчие принадлежности и химическая посуда. Похоже, он унаследовал все богатства своего предшественника.
Взгляд полицейского упал на динамитные шашки, сложенные на стеллаже.
- А это зачем? - спросил он.
- Рыбку поднимаем, - ответил монах. - Очень удобно. Сетями братия не очень-то обучена.
Пётр Дмитриевич подошёл к полкам и взглянул на корешки. Так-так… химия, физика, естествознание и несколько томов, обёрнутых в бумагу. Должно быть, что-то запрещённое. Очень интересно.
- Что вам угодно? - нервно спросил отец Савелий.
- Это вам досталось от брата Варнавы?
Лекарь вздрогнул. Лицо его побледнело, но, кажется, не от испуга, а от злости. Подумайте, какие страсти скрываются за этими постными физиономиями!
- Если вы из любопытства, - начал отец Савелий, но Инсаров перебил:
- Помилуйте, какое уж тут любопытство? Совершены убийства, - Пётр Дмитриевич нарочно не стал уточнять количество. - Надобно расследовать. Пока не прибыл исправник, я взял это на себя - по долгу службы и велению совести.