Лагот даже пожалел, что все-таки не дочитал до конца. Но, что делать? Он скользнул взглядом по Вимарку – тот был также бледен, но это был не страх, какая-то другая, чужая бледность, даже болезненная. А Юстас все также сохранял спокойствие.
-Вы прочли? – не верил Берн, и трудно было удержаться от смешка, уж больно смешно он выглядел в такой растерянности.
-Прочла, - согласилась Арахна. – Позвольте, я сохраню себе этот листок? Я их коллекционирую.
-Кого? – тупо переспросил начальник патруля – у него, похоже, переворачивался весь мир.
-Такого рода стишки. Это всегда весело и очень точно, - Арахна хранила ледяное спокойствие.
-Это же…оскорбление! Это надо немедленно сжечь, уничтожить, запретить…- Берн задыхался от бешенства, непонимания, досады.
-И появятся другие! – Лагот вздрогнул, услышав этот голос рядом с собою и медленно взглянул на Вимарка. Это был его голос. Арахна тоже взметнулась:
-Кто сказал?
Она оглядывала каждое лицо, и начала, почему-то, с Лагота, может быть, от того, что уже знала его. теперь побледнел уже Берн. Он прекрасно угадал этот голос и испугался за глупца, вылезшего перед властью, большей, чем его, Берна!
-Кто сказал? – повторила Арахна.
-Да вы не слушайте, не слушайте, глупости…- залепетал Берн, моля Луала и Девять Рыцарей Его, чтобы она не добралась до Вимарка.
Но тот сделал шаг вперед и смело взглянул на нее:
-Это я. Я сказал. Народ всегда нуждается в стихах, и в плохих, и в хороших. Он живет этим. в этом его свобода.
-Он у нас блаженный! – Берн мгновенно оказался подле юноши и попытался его задвинуть в сторону,- вы, госпожа Арахна, не слушайте его. не слушайте! Он у нас романтик! Он…Вимарк, уйди!
-Прекратите, - попросила Арахна, отгоняя взмахом руки бледного и перепуганного Берна от Вимарка. – Кто ваши родители?
Лагот смотрел с ужасом на своего соратника. Остальные патрульные тоже. Про Арахну говорили слишком много плохого, чтобы теперь был хоть один шанс в уме на то, что Вимарк отделается от эшафота. Берн тоже был в дрожи и хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
-Мой отец был от рода Понту. Его звали Клод…
И остановился, как будто бы этого было достаточно. Этого, впрочем, и было достаточно. Имя это звучало, сверкало и шипело годы назад. Мятежный поэт, автор мистерий о Девяти Рыцарях Луала – любимец прежнего короля, он был одновременно им же ненавидим, поскольку высмеивал казнокрадство и взяточничество министров, не жалея даже членов знатных семей. Конец его был ожидаемым – виселица.
-Поэт, - кивнула Арахна, усмехаясь. – Да-да. Он долго развлекал Коллегию Дознания, рифмуя их имена во время следствия. Да и уходил с шутками и прибаутками.
-Вы его убили, - жестко произнес Вимарк. Берн бросился к нему, наплевав на просьбу Арахны, но она строго взглянула на начальника патруля, и тот поник, сдаваясь.
-Не я, а закон. И не убили, а казнили, - поправила Арахна мягко. – Он нарушил закон, а всякий, кто нарушает закон – попадает под суд. Судейство вынесло приговор, и его повесили. Я хотела бы сказать, что палачи имели право выбирать жертв, но не могу. Я казнила человека, что заботился обо мне семнадцать лет, и сделал меня палачом, а также – своего друга.
Эти слова произвели небывалый эффект. Звенящая тишина воцарилась в столовой. Про Арахну говорили много, и теперь она сама признавалась в том, что казалось лично для Лагота – самым безумным.
-Но вы правы, - продолжала Арахна ровным и спокойным голосом, как будто бы до этого говорила лишь о чем-то простом и ожидаемом, и только остро чувствующий другую душу человек мог увидеть, как тяжело, все еще тяжело Арахне жить с этим грузом вины, и как глубоко она ненавидит себя. – Вы правы…Вимарк? Да, вы правы. Сжечь – не значит ответить.
Арахна обернулась к Берну, который превратился в соляной столб, ожидая от нее, похоже, сиюминутного приговора.
-Позволите мне взять на небольшую прогулку патрульного Вимарка?
-Госпожа! – Берн не скрывал слез в своем голосе. – Ну, сказал юноша глупость, ну не подумал, но пощадите…
-Я не на эшафот его веду, - перебила Арахна жестко, - на прогулку. Но так как вы здесь власть…
Она непередаваемо издевательски хмыкнула, но Берн, в облегчении, что не придется ему терять глупого юношу, который вызывал у самого Берна симпатию, не заметил этого и кивнул:
-Собирайся, Вимарк!
Под удивленные взгляды всех патрульных – завистливые, любопытствующие, насмешливые (ясно же – не вернется!), Вимарк дрожащей рукой отставил свои миску и ложку. Лагот, успокаивая его потрясение, взял посуду и сказал тихо: